Antosha

Костя Заречный как только услышал, что на неделю объявлен карантин, решительно захотел выпить со всеми, кого давно не видел: от дальней тётки до залётных друзей. Выходит рано утром эдакий разудалый, с засученными рукавами на красной толстовке, машет руками. Иногда у него спрашивали те, кто недавно с ним знаком, что-то вроде:

– Ты по какому поводу так руками загребаешь, будто собираешься драться?

Это у него, говорит, с рождения какие-то кости в торсе здоровые, какие-то крылья, вот и не может по-другому, только так – загребая воздух согнутыми в локтях руками.

Другая особенность Кости Заречного – широкий и выпуклый лоб. Как видят этот упрямый лоб, да ещё и руки, которые загребают воздух, и не хочется с таким человеком спорить, а чаще и вовсе разговаривать.

Другие – что повнимательней – наблюдали одну немаловажную деталь: глаза его не то, чтобы узкие, но и не то, чтобы щурятся, что-то среднее. Если присмотришься с любопытством ко всей физиономии, так вообще не поймёшь – то ли у него мать что ли или отец азиаты, то ли это лицо пройдохи, жулика, которому палец в рот не клади.

Вот, например, случай. Косые оранжевые полосы на высотных домах, воздух нетронутый и свежий, гульки (так он называет снисходительно голубей) шляются туда и сюда, ищут семечку – утро, благодатное и отрезвлённое, короче славное утро. Идут навстречу двое в форме, сержант и лейтенант:

– Молодой человек, вы куда направляетесь?

– Я иду домой, – рапортует Костя и проходит мимо.

– А ну-ка постойте-ка. Минуточку.

Костя остановился, поглядел твёрдым лбом и суженными глазами на стражей порядка и карантина.

– Чего вы? Домой собираюсь.

– Это как же домой, если вы, – продолжает выяснять лейтенант. – Только что вышли из во-о-н того подъезда?

– А это мой второй дом. Сейчас иду в первый. Некогда мне, мужики. Там мать болеет, – последнее он только что выдумал. Костя Заречный развернулся и пошёл своей дорогой, размахивая согнутыми в локтях руками – кажется, будто двигает крыльями своими.

Тут-то сержант подошёл до  него, схватил за локоть и развернул наполовину. Навис над Костей, глядя в его выпуклый лоб, вроде как даже упираясь в него умственно.

– Это ты сейчас нам подробненько расскажешь. Так у нас положено, товарищ. Обождёшь минуточку, и тогда мы тебя довезём. Болеешь, значит, вместе с матерью?

– Говорю я тебе, что мать только болеет. Вот пристал! – Костя вывихнулся из-под стражьей руки, поправился, встал как ни в чём не бывало, начинал разговор: – Значит так, господа полицейские, дела обстоят так. Прошу слушать внимательно, иначе упустите важные детали, – лейтенант достал откуда-то марлевую повязку, шепнул что-то на ушко сержанту. Второй, ничтоже сумятившись, подошёл к гражданину и со словами «минуточку, гражданин», надел эту повязочку, мол, вот теперь продолжайте.  – Вчерась, значит, услышав по радио, что, мол, так и так, теперь всем находиться по домам, я решил: нужно идти не по домам, а по друзьям, значит выпить, – лейтенант напряг уши и зрение, явно интересуясь, к чему ведёт этот человек. Он уже заметил его странный узковатый взгляд: то ли азиат, то ли хитрит и проч. – И не только по друзьям пройтись, собственно, а по всем, кого давно не видел. Но мало ли кто кого давно не видел, обстоятельства судьбы подсказали иное! Бог видит! Не о том я подумал человеке, не те мысли заразили мой ум на ближайшее время. Позвонила дорогая маман, – сержанту показалось, что гражданин сказал на иностранный манер мама́. – И говорит: кажется, мне конец, сынуля, допрыгалась, лёгкие, говорят врачи, отказывают. Короче, товарищи сержанты-лейтенанты, умирает моя маман, – сержанту снова показалось на иностранный лад слово мама́.

– Соболезнуем, – ответил лейтенант. – Но имейте ввиду, что после того, как мы отвезём вас на служебной машине, придётся посадить на карантин и тебя, гражданин, и твою родительницу.

– Только вот историю я недосказал, – Костя Заречный придумывал на ходу, как бы так извертеться, чтобы отстали эти законопослушные в погонах. – Видите ли, бывает в жизни такие ситуации, когда чудо происходить вокруг нас не чтобы каждый день, но достаточно вполне себе часто…

– Давай-ка покороче, гражданин, – сержант занервничал и тоже почуял, как и лейтенант, с кем имеет дело. Говорила, значит, эта марлевая повязка, а поверх чуткие, внимательные глаза, за которыми угадать ничего не угадаешь, но чувствуешь и в них, и в тоне разговора, и в словах – перед тобой тот ещё скользкий гражданин.

– Минуточку обождите, товарищ сержант. Если вы думаете… А вообще, знаете, меня там ждём любимая маман! Она между прочим болеет. И вот вам вся интрига, – он достал из кармана платок, на нём нарисован крест. – Вот, видите? Развернул вам лекарство. Если пройдёте со мной, у меня ещё таких десяток, у мамы. Намоленные платочки.

Откуда взялся такой платок у Кости Заречного, чёрт его знает, умел он выкидывать такие фокусы. Что откуда взялось – это уже не разберёшь, взял и взял где-то.

– Что это ты, продаёшь всякую дрянь? – спросил лейтенант.

– Конечно продаю, это вы угадали в точку, так сказать. А как же без этого. Честно признаться, сержанты-лейтенанты, я каждый день хожу вот такими ранними утрами до церквушки. Дьякон Василицкий намаливает мои платочки, а маменька моя на них до этого нашивает крест. Времена сейчас тяжёлые, на работе платить не будут в связи с карантином, на хлеб и воду сейчас будем брать по соточке рублей для каждого страждущего, – ни слова правды не было в словах пройдохи Заречного, врал как сивый мерин.

– Намоленные платочки? – поинтересовался лейтенант.

– Ага, всего за сто рублей.

– И мама болеет?

– Конечно болеет. Как ей не болеть.

Короче говоря, раскусил его лейтенант.

– Всё, сцопывай хитроумного гражданина, сержант.

– Ага, понял, – сказал сержант. – Ты в общем, гражданин, или сразу признавайся, или мы тебя, как говорится, не сцопаем, но скрутим.

Пришлось пройдоху Заречного скручивать и вести под руки до служебной машины. И хитрые глаза, и лоб, и… крылья не помогли. На заднем сиденье, сидя с лейтанентом, Заречный задумался. И намеревался уже сказать некую убедительную речь, когда машина вывернула на главную дорогу… Но тут откуда-то впереди зашумел вроде как самолёт, вроде как он по дороге едет, или низко летит, прямо-таки турбина звучит. Через минутку из-за дальнего поворота повалил дым, густой, и звуки самолёта оказывались ближе. Заречный приосанился, в первый раз глаза его открылись в полную ширь за долгое время. Что же это, думает, мол. Из-за поворота, медленно выезжая, показалась длинная машинка, впереди неё приделан какой дышащий дымом агрегат, и – космический вой как из турбины самолёта.

– Ну всё, взялись основательно, – сказал сержант за рулём, говоря в полуоборот. – Теперь настоящий карантин.

Длинная машина медленно приближалась, распыляя густые дымы и влево и вправо и вверх. Скоро поволока навалилась всем весом на служебную машину – Костя Заречный несколько припугнулся, на мгновение даже подумал, что травят. Троица скоро будто оказалась внутри турбины самолёта, ничего не видать.

– Ты не бойся, залётный! – стал кричать лейтенант и похлопал Заречного по плечу. – Это о тебе беспокоятся, улицы дезинфицируют! Перекись ноль три раствор! Коронавирус! Понимаешь?!

Дым потом рассмеялся, глазам предстал горизонт пустынной улицы, дома по обеим сторонам. Ни человека, ни друга, ни девчульки какой, ни тётки, никого. Только эти двое, везут…

Костя Заречный снова задумался, глазки сузились в эту то ли азиатчинку, то ли плутовскую полосочку. А думал он вот о чём: как бы так ловко обмануть сержантов-лейтенантов и умотать в гости к дяде Фёдору, у которого на кухне стынет бутылка наверняка не початой водки, висят в воздухе не начатые разговоры и туда-сюда бегает бедрастая жинка, что-то ворчит и готовит на троих.

В маленькой лобастой голове Кости Заречного созревали невероятные планы.