ivanegoroww

Юля работала кассиром в “Перекрёстке” и для пропитохи, у неё было вполне себе смазливое личико. Я жил в её хате, пропёрдывал диван, смотрел по телику футбол и имел относительное личное пространство. Она приходила со смены измотанная и злая, но с заветной поллитровкой. В свои выходные она упивалась до посинения. Я прекрасно понимал, что долго так продолжаться не могло. Слишком всё гладко стелилось, но я совершенно не хотел думать в том ключе, а что будет потом? Зачем думать про завтра если ты не знаешь, чем закончится сегодня. И прав был незнакомец, повстречавшийся Берлиозу на Патриарших, в жаркий час заката. Человек настолько ничтожен в своём существовании, что даже не может предугадать свой собственный вечер.
 

Юлька пришла домой уставшая больше обычного и как мне показалось уже вмазавшаяся.
- Всё, я так больше не могу. Я устала пахать, как лошадь, на этих проклятых дебилов. Сил больше нет.
Надо сказать, что Юля жадной на бабло никогда не была, в отличие от большинства бабищ, и моё иждивенство воспринималось, как данность. Есть определённая порода баб, которым без мужиков совершенно невозможно. Это Эльдорадо, для ущербных типов, как я.
- Что случилось дорогая, тебя кто-то обидел на работе?
- Нет, -  помотала она головой и заплакала. - Я просто за@балась. Прости, но тебе придётся поискать работу.
Ну что же, это было справедливо, по крайней мере. Сначала имеешь ты, потом имеют тебя.
 

Выйдя в магазин за пивом, я увидел припаркованный во дворе китайский грузовичок, надпись на будке гласила: Доставка Зоотоваров. Я подошёл к водиле, который сидел в кабине и пересчитывал наличность.
- Слышь, братан, ну как оно? - попытался я завести разговор.
Водила напрягся, убрал деньги и злобно на меня зыркнул.
- Вам шофера не требуются?- попытался я разъяснить ситуацию.
- Требуются, а чо?
- Мне работёнка понадобилась, ну так, чтобы не слишком хлопотная, а то баба моя всю плешь проела, - попытался я растопить лёд непонимания.
Водила хмыкнул и посмотрел на меня более дружелюбно. Проблема баб — это общемужиковая проблема, каждый в той или иной степени с ней сталкивался.
- Эт ты по адресу, дружище. Вчера два Портера пришло - водил ещё не набрали. Не скажу, конечно, что работа прям уж не пыльная, однако кошачий корм — это не мешки с углём. Права-то у тебя есть?
- С правами порядок!

В своё время у меня хороший кореш в ментовке работал. Он и открыл мне абсолютно все категории. Теперь я мог водить любое транспортное средство от полуприцепа до мотороллера. Водила оставил мне адрес конторы и контактный телефон. 

Парень, который меня оформлял, дал мне заполнить стандартную анкету. Я написал заявление, он внимательно изучил мою трудовую, где среди прочих недавних работ была и такая запись: ростовая кукла Вини-пуха в детском парке Улыбка.
- Когда сможешь приступить?  - спросил он.
- Да, хоть сейчас, - хмыкнул я.
Парень улыбнулся и протянул мне ключи.
Мне достался видавший виды Портер, возивший, наверное, ещё самого Мао Цзэдуна. Парня, который принимал меня на работу звали Игорь. Он сам был водилой, а по совместительству бугром. В самом начале смены он сверял заказы, которые приходили на электронную почту, закидывал собачьи корма, кошачьи консервы и прочую дребедень по машинам, дальше я отправлялся в путь.

Мой маршрут проходил по центру. Работенка оказалась, действительно, не пыльной и кошачья жратва - это далеко не мешки с углем или коровьи полутуши. Но парковать мой Портер на арбатских или тверских переулках было абсолютно негде и приходилось бросать грузовик в километре от дома и пёхать навьюченным всяким дерьмом на своих двоих.
 

Стоял невероятно жаркий апрельский денёк, а я был нахлобучен ещё по-зимнему. Тёплая куртка, тяжелые ботинки, штаны с утеплителем. Два огромных пакета с собачьим кормом я должен был завести на Сивцев Вражек двадцать один. Движение на этом арбатском переулке было одностороннее, плотное и вся обочина заставлена машинами - ни единого места, чтобы воткнуть этот китайский драндулет. В итоге я сумел припарковаться только в конце следующего переулка.

Когда я вышел на Сивцев Вражек, как назло ливанул дождь и не смотря на тёплую погоду - тёплым он ни хрена не был. В один момент я весь промок. Свитер облепил тело и повис на мне холодной тряпкой. В дырявых ботинках захлюпала вода. До нужного мне дома оставалось пройти всего ничего - метров двести или триста, но холодный дождь казался мне непреодолимым препятствием. Я прибавил ходу и дождь тоже поднажал, как будто кто-то сверху забавлялся, поливая меня из садового шланга, постоянно увеличивая напор.

Упаковка стала мокрой и скользкой. Пересилив себя, я добрался до долбанной арки, которая вела во двор нужного мне дома. Но там оказалась стальная решётка с домофоном. И вот тут я понял какой я распоследний мудило. Код от домофона у меня был записан в бланке заказа, который я впопыхах оставил на приборной панели. Я поставил мешки в лужу на тротуаре и достал мобильник, чтобы позвонить Игоряну, но мой хилый аппарат не перенёс последствий потопа. На экране была трещина и в эту трещину попала вода и теперь вместо экрана у телефона была разноцветная размазня. Номер Игоря я естественно не помнил. Всё в этот злоебучий день было против меня. Судьба посылала мне знаки, и я твёрдо решил, что если выберусь сегодня живым и здоровым, то пошлю на х@й и Юльку и эту работу.

Меня знобило и трясло, как наркомана на хорошем кумаре.  Я зашагал прочь. @бись оно всё конем, - думал я, стараясь перейти на бег, но ноги мои еле поднимались под тяжестью промокших штанов. Когда я наконец-то добрался до своего тарантаса, дождь ослабил хватку, а через мгновения и вовсе затих. За крышей соседнего дома из-за тучи начало проглядывать солнце. Мне казалось, что дождь шёл целую вечность, но взглянув на часы я понял, что это стихийное бедствие длилось не больше десяти минут.

Я залез в грузовик, поставил скорость на нейтралку, повернул ключ зажигания, но тут меня ждал очередной неприятный сюрприз. Грузовик не завёлся. Послышался треск, и я понял, что бобик сдох, аккумулятору пришёл трындец! Я завалился на сиденье и накрывшись курткой уснул.
Когда я проснулся уже во всю сияло солнце. На асфальте даже не осталось следов от недавнего ливня. Пинком я открыл незапертую дверь и попытался закурить, но сиги оказались сырыми, и я оставил эту глупую затею. В этот момент нарисовался Игорян.
- Какого х@я, Андрей, ты чего бухой что ли? - заорал на меня Игорь.
- Как ты меня нашел? – зачем-то, спросил я. Хотя и так всё было понятно.
- Джипиэрс, придурок! Тем более звонил клиент с Сивцева Вражека, жаловался, что корм ты не доставил, а сложить два к двум, как ты понимаешь это, как два пальца обоссать.
- Эта колымага сдохла, клиенту скажи, что доставка стоит около входа, а мне пора, а то не успею к очередной серии Кармелиты. Я громко хлопнул дверью и плечом оттолкнул безмолвно смотревшего на меня немигающим взглядом Игоряна.
 

Юлька уже была дома. В её окне на четвёртом этаже горел свет. Дверь оказалась не заперта. Из глубины квартиры доносилась ненавязчивая музыка. На вешалке висело мужское пальто, стояли зимние полу сапоги. Меня явно не ждали или просто забыли о моём существовании. На столе стояла двухлитровая сиська пива и начатая бутылка водки. Уже хорошо датая Юлька дебильно улыбалась. Рядом с ней сидел какой-то тип и держал свою лапу у неё на ляжке. Рожа у него была широкая, в такую попасть не составляло труда. Но сил выяснять отношения не было, как и не было собственно никаких отношений. Пора было сворачивать это шапито и возвращаться домой.
- Ой, Андрюш, - всплеснула руками, словно лебедь, Юлька. - А я думала, что ты на работе сегодня.
- Я уволился, - ответил я не смотря в их сторону и тяжело опустившись на диван начал раздеваться.
- Ну чо, паря, как девку дербанить будем? - хрюкнул тип с широкой будкой.
- Это Иван Сергеич, он научный работник, - сказала Юля, -  я вот тут решила в университете восстановиться, он мне с алгеброй помогает!
Мне было всё равно кто этот тип и зачем пришел. Мне было в тот момент вообще всё совершенно безразлично. Я молча снял мокрые носки и бросил на стол. Один носок осел в миске с оливье, а второй повис на долговязом горлышке бутылки ёмкостью ноль семь.
- Ты чо, сука, ваще берега попутал? - охренел Иван Сергеевич. - Да я тебя, падла, сейчас на ремни резать буду.
Иван Сергеевич резко вскочил из-за стола и двинулся на меня, я тоже поднялся. Юлька дико завопила, в подслеповатом свете лампы я увидел блеснувшее лезвие ножа…

Очнулся я уже в больничке и всей грудью тяжело вдохнул её медикаментозный запах. Дверь палаты приоткрылась, я увидел маму и вошедшего следом за ней отца.
- Доктор говорит, что всё будет хорошо, ничего серьёзного, - гладя меня по голове говорила мама.
Мама у меня хорошая женщина, просто ей, как и многим женщинам не повезло встретить подходящего мужчину. Отец мой мужик ничего и по-своему я, наверное, его тоже люблю, но мы с ним совершенно разные люди. Отец смотрел на больничный двор через мутное стекло палаты будто видел там что-то одному ему известное. У него частенько бывал такой глубокомысленный взгляд, как будто он решает невероятной сложности алгебраическое уравнение, хотя на самом деле думал о том, как сыграло его любимое Торпедо.
- Андрей, ну сколько можно? - не отрывая взгляд от окна, сказал он. - Тебе уже тридцать два года, а ты всё как подросток. Пора взрослеть.
- А что такое быть взрослым, отец? - я знал, что этот разговор, в тысячный раз ничем не закончится.
- Быть взрослым, сынок, -  отец наконец-то посмотрел на меня. - Это значит начать отвечать за свои поступки, а не жить, как ветер в поле. Ты понимаешь, что от тебя почти три месяца - ни ответа, ни привета, у матери каждый вечер глаза на мокром месте. В церковь ходила за тебя, дурака, свечки ставила, а потом нам звонят из больницы. Ладно тебе на меня наплевать, но мать-то пожалей...
- Прекрати, Саш, - шикнула на отца, мать. - Не видишь, он не в себе.
- А когда он был в себе-то? - прорычал отец. – Ничему, дурака, жизнь не учит. Лярве своей спасибо скажи, скорую вызвала, додумалась. А то так бы и подох. Баран.
Я закрыл глаза и отвернулся к стене. Что в сущности мне было ему отвечать? Да и не было у меня ответов. У отца своя правда, у меня своя или её подобие. И никогда мы, наверное, не придём к единому знаменателю. Каждый будет сидеть в своём окопе до конца войны.
- Бесполезно с ним, - махнул рукой отец и начал вновь разглядывать больничный двор с многозначительной задумчивостью.
- С тобой тоже, -  буркнул я себе под нос.
Дверь палаты открылась и в неё просунулась Юлина голова.
- Здрасти! -  кивнула она. -  Привет Андрей, -  посмотрела она на меня, - ну я позже зайду.
- Постойте, мы уже уходим, - резко сказал отец, таким тоном который опротестовать было невозможно, да мама собственно говоря и не пыталась.
Она робко поднялась, еще раз провела рукой по моим волосам и вышла вслед за отцом.
 

- Ну как ты? - спросила Юлька, заняв мамино место и мне показалось, что она так же, как и мама хотела провести рукой по моим волосам.
- А как Иван Сергеевич? - спросил я.
- Никак, - ответила она и улыбнулась.
- Понятно, а чего пришла? -  я пытался изобразить недовольство, но выходило видимо это не очень и по моему лицу расползалась улыбка. На самом деле мне было приятно что, Юля пришла. Лицо её было посвежевшим, менее отёчным и она была трезвой.
- Проведать тебя, вот яблок принесла, - она поставила пакет на тумбочку.
- Спасибо!
- Знаешь, Андрей, прости меня. Просто закрутилось всё как-то, я сама даже не понимаю откуда нарисовался этот хмырь. Если тебе интересно у нас с ним ничего не было, правда.
- Мне не интересно. Всё хорошо, не парься. Ты ни в чем не виновата. Это я такой по жизни, ищу на жопу приключений. У отца вон голова седая, а он всё обо мне переживать должен. Хотя уже должно всё быть наоборот.
- Ну твои то переживают хотя бы, мои уже давно просто дают деньги и ждут когда я кончусь.
- Всё не так плохо, как кажется. Жизнь белый холст, а люди художники и, если большинство людей тяготеет к более классическим вещам, ну там натюрморт или пейзаж, семейный портрет. То мы с тобой авангардисты, мы рисуем наш мир так как его никто не может понять и при виде нашей мазни люди непонимающе крутят головой и говорят, что это за дерьмо?
- Красиво, сам придумал?
- Нет, в какой-то книге вычитал, умной.
-  А я на работу устроилась, кассиром, опять.
- Молодец, я рад за тебя.
-  Андрей, скажи, что будет дальше?
- Ну не знаю, Ванга предсказывала большую войну, а Нострадамус потоп...
- Я про нас.
- А что мы? Как жили, так и будем жить дальше. Не вешай нос и на нашей улице перевернётся грузовик с конфетками.
 

В больничке я провалялся около месяца. Несколько раз приходила Юлька, потом пропала. Несколько раз была мама, но уже без отца. Мама плакала и почему-то просила у меня прощения за себя и за отца. Когда я вышел первым делом решил заехать к Юльке. Однако в квартире, в которой она жила были уже другие люди. Им было чуть за двадцать, не так много, но я чувствовал, что между нами целая пропасть, целая прожитая мной чужая жизнь. Они рассказали мне про Юлю. Ну по крайней мере, то, что они знали или слышали. Всё оказалось банально. Пьяная ссора, кухонный нож, травмы несовместимые с жизнью и её собутыльник поехал в городской морг, а Юля в СИЗО. Вот так и закончилась наша недолгая история любви. Или не любви, а просто взаимных симпатий или взаимного проёбывания времени.

В городе вовсю разошлась весна. Зеленели скверы, пахло свежестью. Город дышал полной грудью втягивая в себя химический запах выхлопных газов. Всё начиналось заново. Первое время, как всегда, у родителей. Слушать недовольное сопение отца, расстроенную гитару младшего брата и кушать мамин суп. Потом надо искать работу, квартиру, женщину и порой я ловлю себя на мысли, а есть ли вообще хоть какой-нибудь смысл в этом броуновском движении. Для чего надо вообще двигаться дальше? Но слишком сложные вопросы, для которых у меня не было односложных ответов я решил оставить на потом.
Закрылись двери автобуса, а я так и остался стоять на остановке с зажатой в губах не прикуренной сигаретой. Рядом со мной о чем-то спорили двое школьников с огромными рюкзаками за спиной. Симпатичная девушка разглядывала свой маникюр, несколько старушек обсуждали последние события на Украине. У меня же тянуло внизу живота где ножевое ранение было прочно стянуто нитками и перехвачено бинтом. Нестерпимо хотелось холодного пива, такого, чтобы драло глотку и сводило зубы. Выхваченный ветром из цветочной палатки до меня долетел запах несвежих роз. Я прикурил сигарету и не торопясь побрёл в магазин...

На кухне было не продохнуть, лето жарило изо всех сил. Иван Фёдорович за обедом опрокинул две рюмочки Кизлярского и немного разомлев, пошёл в комнату, прилечь на диван. Жил он одиноко, как-то уж совсем по-стариковски: жена померла три года назад, а сын давно уже жил своей жизнью. Олег был военным лётчиком и сейчас находился в командировке в Сирии. Трудился Иван Фёдорович охранником в сетевом магазине. Платили конечно немного, но на жизнь вполне хватало.

Сквозь душное марево летнего дня начала наползать хмарь, глаза закрывались, и он не заметил, как начал проваливаться в сон. Зыбкие и тягучие очертания реальности медленно растворялись. Еле слышным отголоском до него доносился звук работающего телевизора, по которому начинался выпуск новостей. Ведущая с прискорбием сообщала, что во время боевой операции, террористами был сбит наш истребитель, лётчик погиб. Сведения уточняются. Только бы с Олежкой всё было в порядке подумал Иван Фёдорович и провалился в глубокий сон.

Во сне он видел город далёкой, как ему теперь казалось, юности. Москва, прекрасная и не сравнимая ни с каким городом в мире. Малая Бронная, переходящая в Козихинский переулок, знаменитые Патриаршие пруды… Здесь, в коммунальной квартире, прошло его детство. Голуби высоко в небе, первая любовь, поцелуй… После армии Иван Фёдорович уже не возвращался туда. Коммуналку расселили и родителям дали квартиру на востоке города. И вот он видел свой старый дом, окна которого выходили на ровный квадрат пруда, на котором в своё время Берлиоз и Иван Бездомный повстречали таинственного незнакомца.

Беспокойный сон оборвал настойчивый звонок в дверь. На пороге стоял Олег, в лётной форме и улыбался. Иван Фёдорович слегка опешил, увидев сына. Обычно Олег всегда звонил с базы, когда заканчивалась очередная командировка, сообщал, что жив-здоров и скоро будет у него.

- Бать, ну ты чего, рот раскрыл, так и будешь держать на пороге? – улыбнулся Олег.

- Извини, сынок, - наконец пришёл в себя Иван Фёдорович, - просто как-то неожиданно. Ты чего не позвонил? Я бы подготовился, как-то.

- Не надо, бать, я в Москве проездом, по делам. Вечером обратно.

Олег оставил дорожную сумку в коридоре и прошёл на кухню.

- Олежек, ты извини, я тебя не ждал, мне тебе и покушать нечего предложить, ты же знаешь, я так по-стариковски что-нибудь куплю, разогрею на раз и довольно. Прям не удобно как-то, давай я в магазин сбегаю.

- Не надо, бать, времени совсем в обрез. Нормально всё, только ты мне прекращай всякую химию есть, как мамка померла, ты, совсем себя забросил: не готовишь, ешь чёрте-чё, ходишь в грязном, вон весь ворот у рубахи чёрный, - укоризненно сказал Олег.

- Так это я дома, сынок, - неубедительно попытался оправдаться Иван Фёдорович.

- Рассказывай мне! Бабу тебе, отец, надо завести, а то живёшь как пенёк старый, ты же мужик ещё молодой, а схоронил себя заживо. Маму конечно не вернуть, одна она такая у нас была и другой не будет, но мужику без бабы никуда - в валежник сухой превращается.

- Может ты и прав сынок, только куда мне, кому я нужен?

- Ладно тебе прибедняться, ты у меня мужик видный. Причесать тебя, побрить, отмыть, да одеть поприличнее - все бабы за сорок твоими будут, ты же у меня вылитый Ален Делон в Тегеране-43!

- Ну уж ты хватил лиху, Ален Делон! - усмехнулся Иван Фёдорович. – Давай, может, за встречу по-маленькой? У меня Кизлярский есть.

- А когда у тебя его нет!? Бать, ты бы не увлекался этой ерундой.

- Да не увлекаюсь я сынок, так, ты же знаешь.

- Ага, за завтраком, за обедом, за ужином и для крепкого сна. Я серьёзно, бать, давай завязывай с бухлом, а то насильно отправлю тебя лечиться!

Ивана Фёдоровича не задели слова сына, на самом деле ему было приятно, что хоть одному человеку на земле было до него дело.

- Ладно, сынок, не серчай, ну так чего, выпьем или как?

- Давай, только немного. Ты же не отвяжешься!

Иван Фёдорович достал ополовиненную бутылку и разлил по стопкам.

- Дай чего-нибудь закусить что ли, а то на сухую как-то не с руки, - попросил Олег.

Иван Фёдорович засуетился, судорожно прикидывая что-же предложить сыну, потому что предложить ему было нечего. Расстроился, потом вспомнил о половинке чёрного.

- Хлебушек, только Серёж, - виновато развёл руками Иван Фёдорович.

- Пойдёт!

Олег хлопнул рюмашку и занюхав хлебом выдохнул. Иван Фёдорович тоже пригубил полрюмочки.

- Ну чего, как там сынок, война-то? - спросил Иван Фёдорович.

- Война она везде одинаковая. В общем, ничего хорошего. А лето-то дивное в этом году, - кивнул на окно Олег.

Иван Фёдорович оглянулся на залитое солнечным светом окно и прищурился.

- Действительно, сынок, погоды стоят изумительные. Может на рыбалку как-нибудь смотаемся?

- Непременно бать, только командировка закончится.

Иван Фёдорович, выпил остатки коньяка из своей стопки и начислил заново.

- Ну как говорится между первой и второй…, - Иван Фёдорович, не дожидаясь сына выпил терпкий коньяк.

- Бать, давай не гони лошадей, покурить надо, - захлопал по карманам Олег. – Неужели на базе забыл?

- У меня есть, - бросился Иван Фёдорович к полке, где стояла железная банка с чаем и выудил из-за неё начатую пачку сигарет.

- Ты же вроде бросил, а? -  с укором сказал, Олег. – Тебе доктор чего сказал, в прошлый раз?

- Перестань, сынок, бросил я. Так, лежат на всякий случай, когда крепко захочется.

- Смотри у меня! - шутливо погрозил сын.

Иван Фёдорович освежил рюмки, Олег прикурил и тут же зашёлся в тяжёлом кашле.

-Ты чего?

- Не бать, так дело не пойдёт, не могу я твои курить, крепкие они, горло дерут.

- Ну извини, других нет.

- Ладно, на держи пока коньячок, не пей. Я сбегаю до магазина, сигарет куплю.

- Сиди, - вскочил Иван Фёдорович, - я сам сбегаю, куда ты?

- Так, бать, давай, не дури – вернусь сейчас.

Олег положил тлеющую сигарету в пепельницу и накрыл налитую рюмку куском хлеба.

Кровавое солнце остывая сползло за горизонт. Сначала, когда Олег не вернулся через тридцать минут, Иван Фёдорович заволновался и хотел было уже спуститься посмотреть сына во дворе, как это зачастую бывало в детстве, но потом вспомнил, как он неожиданно появился и подумал, что, наверное, пришлось так же внезапно и отбыть без предупреждения. Всё-таки его сын был служивым человеком, а долг превыше всего! Так его воспитал Иван Фёдорович. Рюмку сына, прикрытую хлебом он убирать не стал, мало ли что, вдруг, опять нечаянно нагрянет и допьёт. В коридоре, где сын бросил сумку, её уже там не было. Выбежал, за сигаретами, а сумку прихватил, вздохнул Иван Фёдорович, впрочем, по-другому было нельзя, возможно, он знал, что не вернётся.

Стоящий в коридоре чемодан, плотно набитый шмотьём, стал для меня последним аргументом. Я долго не хотел поверить, в то, что всё закончилось. Я отрицал саму мысль, что Ольга на это способна. Способна вот так собраться и уйти. Однако это случилось. Наши отношения, которые протянулись без малого десять лет, полетели к чёрту и виной всему, конечно же, был я. Все сравнения не в мою пользу: ей слегка за двадцать, я погряз в тридцати. Она стройная и подтянутая, фанатка ЗОЖ. Я отёкший, любящий выпить и пожрать. У неё из колонок новомодные биты и речитативы, у меня же нестройное рычание ранних “Роллингов”. В конце концов она перспективный член сборной России по плаванию, а я не оправдавший выданных авансов автор. Закон противоположностей в нашем случае сработал со знаком минус. Хотя был ещё один немаловажный фактор – Вячеслав. Славе двадцать пять лет, у него белоснежная улыбка и лицо чуть более брутального Роберта Паттинсона. И конечно же я крепко запил, а что ещё оставалось делать? Мешая в одном стакане водку и позорную жалость к самому себе, я всё больше опускался в пучину самобичевания и казалось, что конца этому не предвидится. Однако я смог взять себя в руки.

Мне необходима была вылазка в Мир. Просто удостоверится в том, что он всё ещё существует, разогнать чёрную копоть заполнившую голову. Пройдя по Гоголевскому бульвару, я свернул на Арбат. Вышел к Смоленской площади, попав в водоворот пышущей жаром биомассы. По Проточному переулку спустился к Смоленской набережной. Чёрная вода неприятно поблескивала на солнце. Мысли хаотично роились в голове, жужжали словно неправильные пчёлы, охотившиеся на Винни-Пуха. Нужно было выпить, причём срочно, иначе голова грозила разорваться на части. Дома я пить однозначно не хотел, понимая, что могу, вновь, войти в раж и не остановиться, поэтому я завернул в знакомый кабак, где можно было сравнительно недорого выпить и закусить.

Я снова и снова прокручивал в голове болезненную картину всего происходящего, хотя единственным возможным выходом было забыть всё и начать заново. Мне это было нужно, просто органически необходимо. Ещё раз прийти к осознанию того, что я шёл не тем путём. Меня бросила женщина, с которой я связывал будущее и вместе с тем совершенно не заботился об ответственности. Так, например, за десять лет отношений я не соизволил сводить её в ЗАГС. У женщин на рубеже тридцатилетия срабатывают оповестительные системы, возвещающие им об опасности: не замужем до тридцати - тревога, не родила до тридцати - тревога, первый уровень опасности и так далее. В общем, так или иначе, я оказался виновником всех её жизненных невзгод. Не оправдал надежд, возложенных на меня. Впрочем, не оправдывать надежды – это моё обычное занятие. Почему-то люди постоянно видят во мне больше, чем я могу из себя выдавить. Интересно, это моя проблема или людей? Так было в школе, в университете – все ждали от меня чего-то большего, видели во мне какой-то потенциал, так было после опубликованного романа. Все во весь голос кричали о невероятном таланте, фантастическом потенциале. Всё-таки, наверное, дело было во мне. Глупо винить кого-то в том, что ты не смог, ты не преодолел, не достиг…

Липкая горечь коньяка обожгла горло, я выдохнул и закусил неким подобием жареной курицы. Неожиданно, впрочем, как всегда, подобно чертёнку из табакерки возникла Вероника Сафронова. Весьма предприимчивая особа, которая раз в полгода запускает какой-нибудь новый Старт Ап. Каждый раз, когда её очередной “прожект” терпел финансовое фиаско, она неизменно умудрялась найти деньги на очередную безумную идею. Впрочем, таким образом, мы когда-то и познакомились. Я только что опубликовал свой первый роман (и на данный момент единственный) и зарекомендовал себя, как многообещающий автор. Она искала финансирование на раскрутку проекта сети закусочных с питанием для космонавтов.

Надо сказать, что наш союз оказался не таким взаимовыгодным, как ей бы хотелось, во всяком случае, она отдала мне несоизмеримо больше, чем я ей. Она отдала мне то сокровенное тепло, которое девушки берегут для особых случаев, а я даже не перезвонил на следующий день. Однако Ника с той поры стала гораздо более внимательной к выбору партнёров по бизнесу, но, несмотря на сложившееся недоразумение, мы остались в хороших, приятельских отношениях. Сейчас она раскручивала приложение для смартфонов, которое поможет ориентироваться человеку в условиях вторжения на Землю инопланетных захватчиков.

- Слышала, Ольга бросила тебя, - Ника неизменно пила двойной виски с безумной порцией льда

- Есть такое.

- Говорят, она ушла к фитнес-тренеру.

- Давай не будем об этом. Поимей хоть немного такта!

Вероника согласно подняла руки вверх, давая понять, что тема Ольги исчерпана. Какое-то время мы пили молча, и я уже собирался уходить, когда Ника сказала следующее.

- У меня есть одна знакомая. Она, так же, как и ты в активном поиске. Дать адресок?

- Прям сразу адресок?

- А чего кота за яйца тянуть, она барышня прогрессивная. Я ей наберу, обо всём договорюсь. Только ехать нужно сегодня, у неё там какое-то мероприятие.

- Может, - говорю, - мы с тобой вспомним старое?

- Нет уж, дважды я на одни и те же грабли не наступаю, - улыбнулась Ника. – Да и обаяния у тебя с момента нашего знакомства поубавилось, ну и перспектив тоже.

- Короче, по-твоему, я отломанный ломоть?

- Я это не говорила.

- Но подумала.

- Прекрати, вот у тебя всегда так. Ты постоянно на негативе. Ещё ничего не случилось, а ты уже на измене. Я, честно говоря, прекрасно понимаю Ольгу.

- Спасибо за откровенность.

- Всегда пожалуйста! Так ты поедешь к Кристине?

- Не знаю, что-то я не в духе.

- Слушай, ты так ломаешься, будто я уговариваю тебя на анал!

Дверь мне открыла высокая брюнетка с точёными чертами лица, в плотно облегающем платьице. На вид барышне было едва ли больше двадцати.

- Я, наверное, ошибся квартирой, извините!

- Нет, нет, мне звонила Ника, говорила, что вы зайдёте. Она достаточно точно вас описала. Она сказала - вы похожи на Гребенщикова, только без бороды…

- Уверяю вас я не такой старый, каким могу показаться.

- Я знаю.

- Откуда?

- У вас глаза молодые.

- Иван, - представился я, вручая наспех купленный около метро букетик и небольшой торт, как потом выяснилось просроченный. Всё это выглядело пошло и невероятно странно.

- Меня Кристина зовут, проходите, знакомьтесь. Это мои друзья, все они невероятно прекрасные люди.

Я прошёл в небольшую комнатку, которая была заполнена праздно слоняющейся молодёжью. Всем им было около двадцати, а некоторые выглядели ещё моложе, и я действительно почувствовал себя на их фоне Гребенщиковым, причём не с альбома “Радио Африка”, а который сейчас поёт “Время на@бениться”. Подростки выглядели вполне прилично и доброжелательно, вежливо здоровались и улыбались. Что ещё удивило меня в этой кампании так это то, что из колонок звучали тёплые джазовые нотки, а не какие-нибудь невыносимые биты, как это сейчас принято. Вообще меня умиляет, когда артистов читающих длинные, перегруженные самоповторами и прилагательными тексты - возводят в ранг современных поэтов. Так и хочется воскликнуть: - Аллё, если Гуф - это поэзия, то что тогда, мать твою, Бродский!? Невероятный кретинизм развивается и крепнет в мире, который рано или поздно нас поглотит, разжуёт и выплюнет. Когда я думаю, что лет через сорок у руля нашего и без того шаткого государства встанет жертва ЕГЭ меня бросает в дрожь.

Праздновали, как оказалось, свадьбу двух молодых людей, которых звали Александр и Александр… Как я понял, свадьба, естественно, была не официальной. Жених и жених даже не были представлены родителям друг друга, так как те даже не догадывались, что их ненаглядные сыновья почитатели нетрадиционной любви. Когда прозвучало, Горько! Я отвернулся - толерантность во мне пока ещё в зачаточном состоянии.

Ко мне подошёл невысокий юноша с длинными кудрявыми волосами и орлиным носом.

- Адриан, - представился он, и протянул мне руку.

Ещё один, подумал я и насторожился, как-то быстро и вяло пожав протянутую руку. Вот ведь парадоксально наше российское общество. Насколько вольно или не вольно сидят в нас дикие тюремные законы. Например, пожать руку “петуху” – это зашквар. Откуда это у меня сидит в голове? И самое главное, почему я стараюсь следовать этому правилу, как будто если я сейчас пожму руку гомосексуалисту, придёт смотрящий по хате и опустит меня.

- Иван, - лаконично представился я.

- Мне сказали, что вы писатель?

- Ну в некоторой степени могу таковым считаться, - уклончиво ответил я, всё ещё пытаясь разобраться, подкатывает ко мне это чучело или просто желает завести светскую беседу.

- Я режиссёр, моя фамилия Лавруненко, вернее я студент ВГИКа, учусь пока ещё.

- Уже сняли что-нибудь?

 - В процессе. Именно об этом я и хотел бы с вами поговорить.

- В кинематографе я, на самом деле, слабоват, особенно в современном российском. Больше предпочитаю советскую классику.

- Это совершенно не важно. Так даже лучше, у вас будет незамутнённый взгляд, свежее прочтение. Может поработаем вместе? Вы напишите сценарий, а я сниму по нему короткометражку. Естественно всё это на альтруистической основе, поскольку средства собираем с мира по нитке.

Этого мне только не хватало – писать сценарий для студенческой короткометражки, тем более бесплатно. Несмотря на то, что, некоторый свой запас прочности я уже давно исчерпал и находился в свободном падение уже долгое время, но работать бесплатно - это уже нижняя планка, так называемое пробитое дно…

- Вполне возможно, - как можно уклончивее ответил я. – Может обрисуете что вы хотели бы видеть более конкретно?

- Я пока ещё и сам до конца не понимаю, что хотел бы снять. Я что-то чувствую, но пока не могу выудить это из своего подсознания... Вообще я хотел бы сделать что-нибудь в духе Антониони с добавлением безумства Тарантино.

Вот уж действительно парень находится в творческом поиске. Тарантино и Антониони. Кроме того, что у них итальянские корни, что может быть общего между этими двумя творцами. Один молчаливый - весь в себе, транслирующий на чёрно-белом полотне задумчивую физиономию Марчелло Мастрояни. Другой, которого вообще нельзя заткнуть, ворвался в историю кинематографа разговором о песне Мадонны “Как девственница “…

- Невероятно интересно, мне бы хотелось это увидеть, - зачем-то, соврал я.

Мы обменялись эмейлами и договорились, что в ближайшее время он мне вышлет рабочую версию сценарного пула. Естественно я ничего не собирался писать для этого парня, но в данный момент мне почему-то не хотелось его обламывать, гасить то творческое пламя, которое разгоралось в его глазах.

Когда все начали неторопливо, один за другим, расползаться с этого странного действа, я тоже засобирался среди прочих, ведь откровенно говоря, надеяться было особо не на что. С Кристиной за весь вечер я перекинулся, максимум, парой бессодержательных предложений. В общей толчеи в коридоре я пытался найти свои ботинки. Мне протянули на прощание руки оба виновника торжества - новоиспечённые супруги. Я вновь как-то с сомнением подержался за их потные ладони. Неожиданно появилась Кристина, до этого мелькавшая где-то рядом, взяла меня за руку и отвела в сторону.

- Останься, - шепнула она мне и коснулась губами небритой щеки.

От такой неожиданной развязки этого странного вечера я даже немного опешил стоя перед очень юной и невероятно сексуальной девушкой, которую я, можно сказать, совершенно не знал, в одном ботинке, посреди комнаты. Иногда хаос вселенной всецело поглощает наше бытие и никогда нельзя быть к этому готовым. От этого нельзя спастись. На безумие нужно отвечать только безумием - минус на минус даёт плюс, так кажется, учили в средней школе на уроках арифметики.

Я поцеловал Кристину и бессовестно положил свою лапу ей на миниатюрную задницу. Абсолютно не желая разбираться в мотивах её поступков. В конце концов, возможно, среди всех собравшихся сегодня, я был единственным, кто походил этой юной особе по гендорному признаку для спаривания. Зачем думать о том чего невозможно постичь? Нужно просто отдаться волне, которая тебя подхватила и понесла. Рано или поздно она тебя вынесет к берегу, даже если это уже будет вспухший и обглоданный рыбами труп.

Я ушёл незадолго до рассвета, пока Кристина ещё спала. Конечно это не по-джентельменски, но тем не менее я считал, что так будет лучше. Она отдала мне часть того огня, которого в ней было с избытком, чтобы согреть мою душу. Мог ли я об этом мечтать, проснувшись вчера с похмелья в своей заброшенной конуре? Много ли с другой стороны нужно было этой девочке, существующей среди пидорестичных молодых людей? Я думаю немногого: грубая мужская сила, придавливающая её к белой простыне, сжимающая её грудь и задницу - вот и всё. Если бы я был поэтом, то возможно я бы написал бы ей стихи - банальные и красивые, но я прозаик и от стихов я далёк, к сожалению, или наоборот к счастью, ведь не каждый рождён Пушкиным или Лермонтовым, способным виртуозно совмещать поэзию с прозой.

Я шёл навстречу рассвету, набухшему над Москвой: мягкому, осеннему и отцветающему.  Город звенел и потрескивал, побулькивал, позвякивал просыпающимся нутром, он обрушивал на меня тяжёлые гитарные рифы ранних Black Sabbath с кричащим вокалом безумного Ozzy. Вывернутый наизнанку я плёлся за солнечным диском, пересекающим проспекты и улицы.

До своего мрачного склепа я добрался уже тогда, когда день был в полном разгаре. Мыслей в голове кружилось миллион и мне совершенно не хотелось обрабатывать их и предаваться анализу. Достав из холодильника бутылку пива, я завалился на диван и включил телевизор, просто так - для шума, чтобы не ощущать себя одиноким.

За окном шум жизни намекал на то, что я был лишним на этом празднике жизни. И это было действительно так. Это очень сложно, когда ты ещё помнишь, что такое счастье и теперь его нет и ты не знаешь, как и зачем жить. Оставалось только допить пиво и завалиться спать, продолжив этот фарс. Надеясь на то, что когда я проснусь вечером, у меня не будет похмелья и печень не будет ныть, а ещё, что все люди на Земле будут счастливы и в моём сердце будут порхать весенние пташки, а рядом со мной будет безмятежно спать любимая мной женщина. Но я знаю, что этого не будет и ничего не изменится, поэтому принимая боль, как данность, я закрыл глаза в надежде уснуть.

1

В парике он стал выглядеть лет на десять старше и был похож на свою бабушку. Усы ему категорически не шли, но так даже было лучше. Он повертелся перед зеркалом, накинув недавно купленный серый плащ. Ничем не примечательный советский инженер. Так и нужно, чтобы меньше внимания. Внимание будет потом, потом будет много чего. Проверил готово ли ружьё. Два патрона. Только два выстрела по бешенным собакам. Катастрофически мало! Если бы было возможно он использовал бы пулемёт. Давить гадов! Взял заранее приготовленный плакат и вышел из номера.

2

Сгоняли весь состав УВД в оцепление, чтобы не дай Бог народ не растерзал своих благодетелей. Если бы у Мыльникова была такая возможность, он бы сам перестрелял этих коммуняк. Хотелось пива, вчера он немного переусердствовал и сегодня организм просил возмещения затраченных сил. Нельзя. Если полкан учует на разводе – всё, до пенсии можно у общественного сортира простоять.
Жена спала, одеяло сползло обнажив её округлый зад. Пронеслась шальная мысль - не пристроиться ли сзади и всё сделать по-быстрому, но Мыльников поморщившись отогнал от себя эту мысль. Проснётся, ещё бубнить будет, а сейчас и без её бубнежа голова тяжёлая, словно свинцом налитая. Мыльников заглянул к сыну, тот умиротворённо посапывал. Тёмная чёлка рассыпалась по лбу. Мыльников закрыл дверь и подумал, что кровь из носу, но подарит на день рождения сыну новый велосипед, ту Десну, которую они смотрели с ним в Детском Мире. Все-таки Сашка - это лучшее, что есть у него в жизни и он должен постараться устроить ему подобающую жизнь. По-хорошему надо было валить из ментуры. Перспектив никаких, деньги - смех один. Всё, что сшибёшь на улице с лохов тем и живёшь. Сейчас время такое, можно очень хорошо подняться на бизнесе каком-нибудь, а там и в Америку из Совка валить. Здесь народец гнилой - глотку готов друг другу перегрызть, а сейчас и подавно, когда жрать нечего. Правительство в спецприёмниках животы чёрной икрой и колбасой финской набивает, на народ ему наплевать, особенно “пятнистому” - ему только и дела, чтобы американцам жопу целовать.
Яичница не полезла. Мыльников допил несладкий грузинский чай, который по вкусу больше напоминал заваренные носки и стал собираться.

3

Рыжков весь исходил потом, от него дурно пахло человеческими нечистотами и испражнениями.
- Николай Иванович, любезный, встаньте пожалуйста вон туда, рядом с Янаевым, - попросил Горбачёв. – Геннадий Иванович тоже сегодня с душком, каким-то.
Янаев дрожал словно ракета ЗЕМЛЯ-ВОЗДУХ перед стартом, он не знал куда деть свои руки, которые безобразно дрожали.
- Геннадий Иванович, ну пить-то надо умеренно, руки вон у вас как гуляют, здесь определённо нужен консенсус.
Горбачев подошел к окну любуясь тем, как взошедшее солнце переливалось в рубиновых лучах.
- Николай Иванович, докладывайте, что же вы молчите, как прошла подготовка банкета?
- Михал Сергеич, всё на высшем уровне! - от волнения Рыжков непроизвольно испортил воздух.
- Николай Иванович, ну вы же взрослый человек, коммунист в конце концов, так мы никогда не придём к консенсусу.
- Извините Михал Сергеич, мы вчера с товарищем Янаевым дегустировали чёрную икру привезённую к праздничному столу, вот, немного перестарались с коньячком.
- Ладно, продолжайте.
- К праздничному столу заготовлено пятьдесят ящиков водки, коньяка столько же
- “Хенни”? – Горбачёв строго посмотрел на Рыжкова.
- Обижаете Михал Сергеич! Забито с десяток быков, полдюжины баранов, три десятка свиней, поросят, сотня кур и цыплят.
- А что с этими, ну вы поняли, товарищ Янаев.
- С блядьми?
Горбачёв утвердительно кивнул головой.
- Борис Николаевич лично обещался привезти к началу мероприятия комсомолок из Свердловска.

Дверь кабинета открылась и вошла Раиса, вернее вплыла.
- Всё товарищи, совещание по поводу подготовки торжеств завершено. И это, вы там товарищ Янаев опохмелитесь что ли не знаю, а то такое чувство, что вас кондрашка хватит, а вы товарищ Рыжков сходите в баньку помойтесь или душ хотя бы примите - всё таки праздник Великой Октябрьской революции.
- Ой, фу, чем это у вас здесь так воняет? - Раиса зажала двумя пальцами нос.
- Это дорогая Раисочка - свет моей души, золотце моё ненаглядное - партия разлагается в лице товарищей Рыжкова и Янаева.
- Сколько уже эта партия разлагается - сгнить уже должна была давно, - улыбнулась Рая своей несравненной лучезарной улыбкой.
Янаев и Рыжков молча вышли из кабинета унося вместе с собой смрадный запах стухших нечистот.
- Рая, душа моя, ты чего так рано, случилось что?
- Миша, может ты на демонстрацию не пойдешь, без тебя проведут?
- Что ты такое говоришь Раисочка, как же без меня - я же президент!
- Пусть Боря вместо тебя побудет.
- Что ты такое говоришь Рая, свет мой ненаглядный, как же Борька, так сказать, может вместо меня, народ же не поймёт. Здесь, так сказать, консенсус следует соблюсти.
- Ой, не знаю Мишенька, сон мне плохой нынче приснился, что убьют тебя на демонстрации.
- Перестань Рая, что ты здесь, так сказать, разводишь ворожбу, как бабка деревенская. Народ меня любит, буквально боготворит, на руках носить готов. Я же принёс ему свободу!

4

Он в невзрачном сером плаще и с этими дурацкими усиками действительно не вызвал ни у кого подозрения. Когда звякнул металлоискатель, сердце на секунду остановилось, всё внутри сжалось и казалось, что сейчас юный сержант, который вероятно только вчера лычки на погоны нацепил, попросит распахнуть его плащ и тогда всё пропало, великая миссия, возложенная на него небесами, провалится и Россия ещё на много лет погрузится во мрак тоталитаризма. В России возможно никогда не случится демократических выборов, как в Соединённых штатах. Пока эти все мрачные мысли проносились в голове, сердце бешено стучало и казалось вот-вот выпрыгнет из груди. Казалось всё его нутро выдавало в нём преступника и все эти люди, толпившиеся вокруг него они конечно же знали, что у него под плащом обрез. На вопросительный взгляд сержанта он поднял плакат, который соорудил специально для металлоискателя, у плаката была металлическая ручка. На белой табличке красными буквами старательно было выведено: КРЕПИСЬ ГОСУДАРСТВО!

Юный сержант положительно кивнул и всё сразу отлегло. Он протиснулся в толпу и затерялся в ней. Ему не верилось, что он уже у финишной прямой, что у него всё получилось, что скоро мавзолей, а на нём собраны демоны. Осталось самое простое - выйти из толпы, выхватить обрез и выстрелить. Сейчас или никогда, сейчас, или никогда его Родина не будет свободной от власти тирании. Он распахнул плащ, подтолкнул плечом стоящую рядом с ним жирную бабу с не выспавшимся лицом и намалёванными ярко-красным губами. Алый цвет стоял теперь перед глазами пока он плечом пробивал себе дорогу к краю текущей людской массы ещё немного, и он не успеет, но он успел, он прекрасно видел в нелепой серой шляпе и сером пальто Горбачёва - великого тирана, а рядом с ним стояли такие же упыри, как и вождь - сосущие жизненные соки из русского народа и русской земли. Алый цвет крови стоял перед глазами, пора было действовать. Он прекрасно видел гнусное улыбающееся лицо вождя, не подозревающем о том, что он сейчас умрёт. Сейчас или никогда…

5

У Мыльникова было поганое настроение, ещё поганее, чем оно было с утра, когда он открыл глаза и увидел недовольное, даже во сне, лицо своей жены. Полкан унюхал перегар и устроил разнос перед ротой, но так, скорее показательный, сказал, что разговор будет после праздника. Ну вот и всё -накрылся велик для сына, по ходу лишат месячной премии и судя по надутой физиономии полкана и годовой. Жена, когда узнает - сожрёт его живьём, проще здесь же, на красной площади застрелиться у всех на глазах, чем возвращаться домой и терпеть унижения. В оцеплении его распределили стоять у трибуны с руководством страны.

Лица в проплывающей толпе улыбались чему-то, махали руками, словно работал какой-то гипноз, может правду говорил лейтенант Черкасов, что в каждом районе города стоит по тарелке, которая ретранслирует зомби-сигналы. Чего улыбаться-то? Страна в дерьме, разваливается на глазах, а они всё улыбаются и руками машут.

Проплывали похмельные грубоватые лица, обветренные поздней осенью, красивые и отёкшие, точёные словно из мрамора и одутловатые растёкшиеся. И все они, как один, улыбались и те, которые стояли на трибуне тоже улыбались и махали руками. Мыльников изредка оглядывался через плечо и видел довольную физиономию меченного гандона. Мыльников вновь обернулся и увидел, как тот скалит пасть и на мгновение ему показалось, что он видит, как через стройный ряд белых зубов пробиваются острые клыки. Быстро отвернувшись Мыльникову сразу бросилось в глаза лицо, выделяющееся из сплошной плывущей улыбки. Человек этот не улыбался, больше того, лицо его было перекошено яростью.

Через мгновение Мыльников заметил обрез и время замерло. Замерла плывущая толпа и он мог поклясться, что в этот момент видел каждое лицо по отдельности, каждого человека. Но этот человек с обрезом и нелепыми наклеенными усиками стоял вне толпы и Мыльникову даже казалось, что он возвышается над ней, будто бы парит. Время на раздумье совершенно не было - вся эта сцена длилась не больше пяти секунд, но Мыльников мог поклясться, что длилась она вечность.

Мыльников бросился на стрелка. В толпе многим показалось, что милиционер, стоявший в оцеплении, покачнулся, как пьяный и упал, навалившись на мужчину в сером плаще, который держал в руках какую-то непонятную трубку. Расстояние между ними оказалось меньше, чем предполагал Мыльников и он практически навалился на стрелка. Фуражка слетела с головы и покатилась по брусчатке, голову сразу же охладил приятный ноябрьский ветерок. Резким движением Мыльников дёрнул руки стрелка вверх и раздался выстрел.

Толпа, ничего не поняв продолжала плыть мимо трибуны, на которой глава страны всё так же радостно приветствовал жителей страны. Мыльников встретился взглядом со стрелком и увидел в его глазах нечеловеческую ярость, ярость способную уничтожить кого угодно и что угодно. Мыльников крепко держал стрелка за руки, но тот сумел вывернуться и сделать ещё один выстрел, но сержант рванул обрез строну и выстрел ухнул куда-то в сторону ГУМа. Горбачёв, как и другие представители правительства продолжал, как в ни в чём не бывало стоять на трибуне, подобно фарфоровым истуканам и махать руками.

Наконец силы оставили Мыльникова, слабость резко охватила его тело, и он повалился задницей на жёсткие булыжники. Теперь абсолютно не осталось сил, захотелось закрыть глаза и больше не видеть это свинцовое небо, медленно плывущие облака, направленные на него стволы обреза. Мельников так и сделал он закрыл глаза и увидел, как его сынишка катается на новеньком велосипеде, только без него, и вообще вся дальнейшая жизнь, представшая перед ним в нескольких картинках, была в минорных тонах поскольку его не было в этом будущем. Даже кислое лицо его жены, спящей в постели, показалось Мыльникову невероятно прекрасным.

Мгновения мчались, как в песне Кобзона, а выстрела всё не было и не было. Мыльников открыл глаза и ничего не увидел. Стрелка не было. Двое крепких ребят в штатском из КГБ, скрутив руки уводили его прочь от толпы, прочь от улыбающихся болванчиков на трибуне мавзолея. Ещё один парень отделился от толпы, поднял лежащий на брусчатке обрез и помог подняться сержанту.

- Ты как браток? – мимоходом, спросил он.

- Нормально, - еле выдавил всё ещё находящийся в прострации Мыльников.

- Вот и отлично. А ты молодец, премия, наверное, будет!

- Велосипед?

- Не знаю, это уже от твоего начальства зависит, - улыбнулся комитетчик, - может и велосипед, а может и путёвку в Пицунду!

В обшарпанной “хрущёвке” светились редкие огоньки. Здесь проживали вышедшие в тираж и потерявшие всякую надежду отсюда вырваться, зажить настоящей жизнью. Кто смог - давно уехал, а кто не смог, тот выживал, бился и каждодневно доказывал своё право на существование.

Дважды Алина пыталась вырваться из этого ада. Первый раз, всё как в красивой сказке: семнадцатилетняя девушка поехала покорять далёкую и манящую негаснущими огнями столицу. Только эта сказка обернулась для неё беспощадной повестью, сухой прозой жизни. На актёрский, конечно, не поступила, подвёл сельский говор. Работала официанткой, жила в одной комнате ещё с тремя такими же неудачницами. Однажды в ресторане её заметил Арсен, который по достоинству оценил природные данные Алины, в отличии от приёмной комиссии ГИТИСа. Он предложил Алине потрудиться на ниве продажной любви в элитном салоне. Деваться ей было некуда. Возвращаться в маленький городок на Урале она не хотела, а зарплаты официантки хватало только на оплату еды и жилья. “Салоном” оказалась разбитая двушка на окраине города. Вахтенные рабочие, гастрабайтеры, измождённые извращенцы, неверные мужья, прыщавые подростки, киргизы, таджики, русские, дагестанцы, кабардино-балкарцы, татары, негры, китайцы, молдоване – среди всего этого интернационала, которому мог бы позавидовать сам Владимир Ильич, проходили рабочие будни Алины. Отчаяние, героиновая зависимость, порочный круг из которого не видно было выхода. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Мать умерла, после тяжёлой болезни и это заставило встряхнуться и собраться, мобилизовать хоть какую-то гордость, открыть глаза, заставить себя вернуться домой.

Отец продал машину, чтобы оплатить лечение в реабилитационном центре. И началась новая жизнь, с огромной выжженной дырой вместо сердца. Так жить было можно, вот только постоянные холодные ветра сквозили через эту дыру, заставляя содрогаться от невыносимой стужи.

Второй раз Алина поехала ближе к дому. Она решила попробовать закрепиться в Ёбурге. И вроде бы всё получилось. Поступила учиться в сельскохозяйственную академию, получила комнату в общаге, устроилась работать в салон сотовой связи. Казалось бы, все прошлые ошибки были хорошо ей усвоены и жизнь началась заново. Потом появился мальчик Тимур и показалось, что это действительно любовь. Начались походы по клубам и жизнь в стиле: “От заката до рассвета” … С работы уволили, из академии вышибли, равно, как и из общежития, на данном отрезке и мальчик Тимур куда-то запропастился.

Как в плохом кино, всё повторялось вновь. Съёмная комната и тяжкий труд проститутки-индивидуалки. Осознание собственной никчёмности, попытка покинуть этот мир и профессионализм медиков, помешавших воплотить преступный замысел. Несколько месяцев в дурдоме, потом служба в приходе, батюшка, отпускающий грехи и наконец, возвращение домой - без каких-либо надежд и перспектив на будущее. Просто существование - беспощадное и бессмысленное. Бытие, как оно есть, без красивостей.

И если раньше Алина продавала себя за деньги, то теперь она делала это совершенно безвозмездно, словно в насмешку над своей кривой судьбой, которая не сложилась и теперь уже совершенно точно не сложится. Слишком много нужных деталей было растеряно, без которых единую картинку собрать уже не представлялось возможным.

Удачей Алины было то, что несмотря на все свои грехопадения и червоточины, она сохранила часть той заданной природой красоты. Сейчас Алина, конечно, потускнела и поблекла, поизносилась, но не разожралась, как свинья и не ссохлась, как вобла. Иногда в зеркале проглядывали черты былой индивидуальности. Алина была подобна дорогой фарфоровой чашке, которую грубо склеили после того, как она разбилась.

И вот что-то ёкнуло, когда она увидела, что в гостиницу, в которой она работала уборщицей заселился столичный писатель Влад Сомов. Нужно было использовать этот пусть призрачный и нереальный шанс вырваться. Вновь нахлынули какие-то давно забытые чувства, которые, казалось, навсегда были похоронены глубоко в памяти, вновь замаячила надежда на избавление. Чем этот шанс был хуже предыдущих? Ничем, - отвечала сама себе Алина, - он был даже более реальным, по крайней мере, он таковым ей виделся или ей хотелось его таковым считать. Алина подкараулила Влада, когда тот возвратился после выступления. Ненавязчивая улыбка, глубокое декольте, слова о невероятном писательском таланте и закрутилось завертелось. Рыбка проглотила наживку.

- Ты одна живешь? – спросил Влад, пытаясь залезть Алине под трусики прямо в подъезде, пока она возилась с неисправным замком.
- Нет, с приятельницей.
Щёлкнул замок и дверь открылась. В квартире стоял насыщенный запах дешёвого парфюма и освежителя воздуха, который Алина стащила из уборной гостиницы.
- Фу, блядь, что за вонь? - зажав нос спросил Влад.
- Это Ленка, любительница надушиться.
- А где Ленка?
- Лен, ты дома?

В туалете послышался звук сливаемой воды. Через мгновение в комнату вошла Лена.
- Здесь я, чего разоралась?
- Это Влад, он писатель из Москвы, - представила Алина гостя.

Алина ещё не совсем осознавала, куда её заведёт эта история с известным писателем, чью рожу регулярно крутили по телеку в многочисленных телешоу. Может и правда он её заберёт в Москву? И тогда начнётся новая, совершенно другая жизнь?

После второй бутылки сознание стало неуловимо уплывать. Алина практически уже не соображала, что происходит вокруг. Рядом с ней на диване сидел Влад и держал свою руку у неё поверх коленки, периодически запуская её под юбку, вкрадываясь всё глубже и глубже. Ленка сидела на полу около ног Влада и тёрлась об них выпущенным из халата белым выменем.

Алина закрыла глаза и не поняла, как провалилась в сон. Возможно ей это всё только снилось: и московский писатель, и далёкий уральский городок, где она проживает чужую жизнь. Но всё это было на самом деле и она прекрасно это знала, как был и большой чёрный паук, выползающий из её влагалища, нелепо перебирающий мохнатыми лапками. Алина не выдержала и нутро её желудка выпустило радугу, большую и красивую. И тянулась эта радуга от закопчённого неба их города к яркому и солнечному московскому небу, которое подпирали кремлёвские звезды.

- Блядь, эта сука заблевала нашу одежду, - из тумана выплыл Ленкин голос.
- Хуй с ней, с одеждой, не останавливайся, - ответил Влад.
По бледным худым ляжкам Влада прыгала издавая шлепки Ленкина задница. И тут всё вышло из-под контроля. Совершенно не думая, всё еще видя радугу над рубиновыми звёздами, Алина схватила за горлышко недопитую бутылку, стоявшую на журнальном столике, и опустила её на Ленкину макушку. Ленка взвизгнула и закатив глаза, повалилась на пол, бесстыдно раскидав ноги, обнажая не побритый стыд.
Влад попытался вскочить с пола, но у него ничего не получилось. Едва стоявший член моментально упал.
- Алин, ты чего, охерела?
- У неё трое ребят без неё растет в разных городах, она кошка, зачем тебе она, ты же со мной пришёл, я лучше.
- Но ты уснула и тут она, знаешь, как оно бывает?
 

Алине стало нестерпимо больно, ей хотелось зареветь навзрыд. Обида, глупая бабская, встала у неё комом в горле. Так нельзя, не может быть, чтобы эта бледная тушка с худыми бёдрами и обмякшим членом была её последним шансом. Но это было именно так.
Алина привела Влада в свою комнату и повалилась на неразложенный диван. Она хотела овладеть Владом, подарить себя, отдать то, что ему полагалось.
 

Влад двигался вяло, выбиваясь из такта. Алина сначала пыталась подстроится под него, но потом просто отдалась течению. Вопреки своим ожиданиям она почти получала удовольствие, несмотря на то, что была пьяна. И это судорожное движение внутри себя она принимала за избавление, это не было чем-то особенным, но это было желанным, дарующим свет, так по крайней мере ей казалось. Влад ускорился и через какое-то время всё его тело напряглось. Алина ощутила внутри себя тёплую жидкость, заполнявшую холодную пустоту.

Дверь распахнулась и в полумраке показался Ленкин силуэт.
- Вот товарищ лейтенант, вот она пыталась меня убить!
Вспыхнул свет и в комнате образовался наряд полиции. Они что-то говорили, неразборчивое и жёсткое, один из них периодически хватался за кобуру, где-то за их спинами маячила Ленка с запёкшейся на лбу кровью.
- Артур Алексеевич, я так понимаю, новый притон открылся? - сказал полицейский ближе всего стоящий к дивану.

- Нет, Мазур, разве не видишь? Здесь “бытовуха”, - ответил лейтенант, осматривая комнату. - Классика жанра, один кобель и две сучки. У тебя такого не было Мазур?
- Никак нет, Артур Алексеевич, не было.
- Скучно живёшь!

В ответ Мазур лишь виновато развёл руками.
- Слышь, голозадый, и ты Отелло в юбке, одевайтесь, в отделение поедем, - хмуро сказал лейтенант. - Вы же не отказываетесь писать заявление гражданка Соболева? - обратился он, к Ленке.
Ленка покраснела и немного замялась. Она провела ладонью по волосам, которые были перепачканы в крови.
- Конечно нет, товарищ лейтенант. Она мне бутылкой голову пробила.
- А он чего?
- Он, ничего, у нас с ним всё по согласию.
- Всё равно забираем обоих, в отделении разберёмся: Кто виноват? И что делать?!
Алина скинула с себя Влада, который мычал что-то нечленораздельное.
- Я ничего, она сама головой ударилась, - вяло попыталась защититься Алина.
- Врёт сука - это она меня бутылкой! – взорвалась Ленка.
- Прикройтесь, гражданка, - покосился лейтенант на достоинства Алины.
 

Главное, что Алина чувствовала в этот момент, было не напряжённое смущение полицейских, она чувствовала растерянность. Всё не так должно было закончиться, совершенно не так. Сказка, как всегда бывало в её жизни, оказалась кошмаром. Опять ничего не получилось, да и не должно было, наверное, получиться.

Марину я встретил в прошлое воскресенье на книжном развале. Она покупала раннее издание первой редакции “Молодой гвардии”, на которое я давно заглядывался. Но увидев рыжеволосую девушку с симпатичными веснушками, я был вынужден отступить. Завязался разговор, обозначилось обоюдное влечение, которое подкрепилось общим интересом к творчеству Александра Фадеева.

Несмотря на взаимную симпатию, у меня не было чёткого понятия, чего я хочу от данного знакомства. В долгосрочной перспективе мне нечего было предложить Марине, кроме порочной связи. Я был глубоко женатым человеком и к тому же у меня подрастала дочь, а это исключало все остальные варианты. Как это зачастую бывает в романтических романах, проблема разрешилась сама собой. Жена неожиданно засобиралась к своей двоюродной сестре в смоленскую область, а дочка ушла вместе с классом в поход. Всё-таки глупо иметь на руках козырную масть и не использовать её. Я созвонился с Мариной и договорился о встрече. Несомненно, намерения мои были аморальными и носили, в некоторой степени, постыдный характер…

Солнце бросало рассветные лучи Марине на лицо. Сваренный мной кофе распространял пряные ароматы по всей квартире, даже трупа запах этого кофе мог поднять из постели, но Маринка дрыхла, как убитая.

- Марин, просыпайся.

Я потряс её за плечо, но тело под моей рукой оказалось неестественно обмякшим и податливым. Рот был приоткрыт в какой-то странной полуулыбке, а голова запрокинулась на бок.

- Марин, ты чего?

Страх шевелил в моём мозгу неприятные мысли. Я отвешивал звучные пощёчины, трепал за волосы, но всё было тщетно. Девушка, которую я едва знал и с которой провёл ночь, теперь лежала в моей кровати абсолютно голая и без каких-либо признаков жизни. От страха я просто не мог трезво оценивать сложившуюся ситуацию. Как всегда, мой мозг в экстремальной ситуации, начинал работать парадоксально, и я позвонил не в полицию или “скорую”, а своему хорошему товарищу Сашке Миронову, человеку без определённых занятий, но с необычайно яркой фантазией и светлой головой.

- Чувак, она абсолютно дохлая, - сказал Санёк, - пульса нет.

- Вот, именно, об этом я и хотел с тобой поговорить.

- Ну если ты о некрофилии, то я категорически против и тебе не советую. Это не совсем правильно с моральной точки зрения, да и не удобно, наверное. Я бы не стал таким заниматься, хоть тёлочка и зачётная, была.

- Санёк, давай выключай свой сарказм, разве ты не видишь – я в полной заднице. Что мне делать?

- Ты знаешь её?

- Конечно знаю, но не особенно, мы познакомились на прошлой неделе. Вчера встретились, погуляли там, пообщались, потом провели ночь, а с утра вот такой пиздец!

- Как адвокат дьявола, я должен знать - это ты её грохнул?

- Санёк я позвал тебя не для того чтобы ты здесь упражнялся в остроумии, что мне, блядь, делать?

- Лично я, оказавшись в данной ситуации, первым делом попытался бы избавиться от трупа.

- Так, всё понятно я звоню в полицию.

- И что ты скажешь полицаям?

- Правду, о том, что познакомился с чудесной девушкой, мы провели с ней ночь, а потом она умерла.

- Умерла или ты её убил, как ты докажешь обратное?

- А как же презумпция невиновности?

- Ты в какой стране живёшь, дружище? Не забывай об этом. Здесь ты - априори виновен, просто тем, что родился.

- Ну есть же там анализы, экспертизы…

- Конечно есть, только делаются они не за один день и в любом случае твоя благоверная узнает, что здесь произошло и обязательно выгонит тебя из дома и ты непременно припрёшься жить ко мне, а у меня места мало и я не люблю, чтобы кто-то кроме меня в моей квартире ходил, отсвечивал своей сосиской. Тем более ты не знаешь, что стало причиной смерти – может передоз, тогда тебя ещё и закроют. Она употребляла чего-нибудь?

- Она пила какие-то таблетки. Говорила, что это витаминки.

- Прекрасно, возможно эти “витаминки” и стали причиной того, что молодая девушка, без каких-либо внешних признаков насилия, откопытилась у тебя в постели. Тогда у ментов будут вопросы к тебе про эти “витаминки”. Ты попробуй им докажи, что это она с собой их притащила, а не ты ей подсунул или продал. Короче, дружище, ситуация вырисовывается скверная – нужно избавляться от тела.

- Как избавляться, расчленить?

- Не обязательно, можно завернуть тело в ковёр и вынести, а потом утопить на очистных прудах за городом или обложив автомобильными шинами сжечь, но так до хрена палева. Народ стал сейчас ссыкливый и подозрительный – могут, блин, “пожарку” вызвать или лесников каких-нибудь. У тебя есть большой ковёр?

- Валялся где-то в кладовке - моль уже, наверное, сожрала.

- Ну вот и отлично! Возьмём каршеринговый автомобиль, погрузим в него тело и рванём за город. По Новорязанке, за Кулаково есть отличное неприметное озерцо, мы там в мою бандитскую юность не одного жмура утопили и, по-моему, ещё не один не всплыл.

- Ты был бандитом?!

- А, - махнул рукой Санёк, - чего в девяностые только не было!

- Нет, слишком много геморроя, а если она кому-нибудь про меня рассказала? Я же про неё ничего не знаю.

- В следующий раз, когда будешь завязывать сомнительные амурные отношения, попроси, чтобы девушка непременно написала автобиографию.

- Чего делать-то теперь? Боже, неужели эта вся херня случилась со мной? Я конечно понимаю, что грех прелюбодеяния один из смертных, но за что ты меня так?

- Не время общаться с Создателем, дружище, пора внять голосу своего разума, что он тебе подсказывает? На мой взгляд у тебя только два варианта и оба они с большими минусами и очень туманными плюсами.

Первый вариант: я сейчас иду домой, ложусь спать и этого разговора между нами никогда не было. Ты звонишь в полицию и рассказываешь всё как есть, надеясь на то, что расклады будут в твою пользу. Только вот о семье можно будет забыть - это наверняка.

Второй вариант: мы избавляемся от трупа и надеемся, что всё пройдёт гладко. Тогда и с ментами порядок будет и семью сохранишь. Минус этого варианта вполне очевидный. Если что-то пойдёт не по плану, то тебя совершенно точно обвинят в убийстве и сокрытии трупа, а это, по-моему, около двадцатки. В общем и так, и так у тебя сплошная жопа.

- Может позвонить адвокату?

- А он у тебя есть?

- Можно в интернете посмотреть.

- Виталик, ты идиот? Хватит валять дурака. Давай определяйся, а то у меня после обеда футбол, торпедовцы играют.

- Давай увезём её на фиг и будь что будет.

- Вот, это по-мужски! Доставай ковёр и попробуй закатать в него тело. А я пойду, возьму тачку.

Живая Марина была гораздо легче и податливей, чем мёртвая.  Стащить её с кровати и уложить на расстеленный ковёр было целой проблемой. Ещё сложнее оказалось закатать тело в ковёр, то рука сгибалась, то нога вылетала, то голова не так поворачивалась. Благо Марина была не исполинского роста и длины тёщиного ковра вполне хватило.

Когда я еле-еле закатал Маринку в ковёр, вернулся Санёк.

- Ты машину достал?

- Да, всё ОК! Горючка в норме, вроде на ходу. А то знаешь, как с этими каршеринговыми тачками бывает: возьмёшь машину, а там бензина на два чиха или тормозов нет, прикинь какая херня?

- Будет полная жопа если мы на арендованной тачке встанем посреди дороги с трупаком в багажнике.

- Виталь, я тебя в последний раз спрашиваю: ты принял окончательное решение? Правильно ли ты взвесил - за и против. Если мы сейчас положим этот ковёр в машину и поедем, обратной дороги уже не будет, ты автоматически рисуешь себе срок. Виталик, без обид, но ты должен понимать, что, если нас “примут” по дороге, я скажу, что ты меня попросил отвезти ковёр на дачу и о мёртвой девке в нём я, конечно, ничего не знал.

- Понимаю Санёк, спасибо тебе, что помогаешь мне, другой бы на твоём месте давно в штаны навалил от страха.

- А чего нам бояться? Пуганные, мы, уже!

Неожиданно, Санькин план дал сбой уже в самом начале. Ковёр ни каким образом не утрамбовывался в багажник машины. Как назло, туда-сюда шастали люди и мне казалось, что каждый из них знал, что находится в ковре.

- Не лезет зараза, - вытирая пот с лица, констатировал Санёк.

- Блин, ты не мог взять тачку с багажником побольше?

- Ну извини, какая была. Фуры рядом с твоим домом не стояло.

- Что теперь делать, нас весь двор видел?

- Что делать? – начал заводиться Санёк, - Ну, для начала, надо прекратить ссать и включить голову. Сейчас, мы его в салон просунем, не скули.

Санёк выбил спинку заднего сидения и просунул ковёр через багажник.

Стартер натужно поворчал, но машина не завелась.

- Тебе не кажется это предзнаменованием того, что нужно возвращаться?

- Мне кажется, это предзнаменование того, что кто-то сам сейчас поедет избавляться от трупа, тоже мне, блин, Раскольников нашёлся, замочил бабу, а теперь о совести вспомнил!

- Я её не убивал…

- Ментам расскажешь эту сказочку про белого бычка.

Санёк ещё раз прогнал стартер, подкачал педаль газа, и машина завелась.

- Не вешать нос, гардемарины – любовь и Родина едины!

Каждый светофор, каждая остановка давались мне с огромным трудом. Я заливался потом, несмотря на работающий кондиционер. Мокрая рубашка неприятно прилипала к телу.

- Далеко ещё? Мне кажется, что я на пределе.

- Херня, ещё километров шестьдесят, ща по прямой - два раза переключиться, глазом моргнуть не успеешь. Расслабь булки, чего теперь страдать? Дело почти сделано, как говорил Гай Юлий Цезарь, пройдя Рубикон: Жребий брошен… Виталик, отступать некуда, за нами Москва, в прямом и переносном смысле!

- А впереди менты! – сказал я, увидев махнувшего жезлом ДПСника.

- Что ты там бормочешь?

Тут Санёк и сам увидел двух гайцов в зелёных светоотражающих жилетках и ударив по тормозам вырулил на обочину, подняв ворох пыли. Сердце моё замерло и билось теперь по какому-то очень замысловатому ритму.

- Главное, чтобы мусор перегар не учуял, - Санёк разломал сигарету пополам и высыпал табак в рот и немного пожевав, сплюнул.

- Ты что бухал? – зачем-то спросил я, будто это было большей проблемой, чем завёрнутая в ковёр Маринка.

- Ну, да. Я же не знал, что ты мне позвонишь с утра пораньше с таким вот делом.

Зелёное пятно жилетки медленно подползло к нам. Стряхнув с колен табачные крошки Санёк опустил окно.

- Здравствуйте, старший лейтенант Заболотный, пожалуйста, предъявите водительское удостоверение и документы на машину.

Хладнокровность Санька меня просто поражала. На его лице не дрогнул ни один мускул.

- Куда путь держите, Александр Петрович? - проверяя документы, мимоходом спросил лейтенант.

- На дачу, друг попросил барахло всякое перевезти, - кивнул Санёк на ковёр.

Лейтенант заглянул в салон и внимательно изучил ковёр, а потом меня и неудовлетворительно покачал головой.

- Друг ваш, что-то не очень выглядит, бледный какой-то.

- Гипертоник, - скорчив страдальческую гримасу, ответил Санёк, - сегодня атмосферное давление низкое, вот и мается, бедняга.

- Через пару километров заправка, кофе хорошо давление поднимает, - сказал Заболотный, протягивая Саньку документы. – Счастливого пути!

Санёк, вырулив обратно на дорогу, врубил на полную громкость ревущий из динамиков Gorky Park “ Bang!” и закурил, как ни в чём не бывало.

- Ты там живой, чучело?

- Вроде бы, пока не уверен. Мне кажется, что у меня сердце не бьётся.

- Чуть не спалились из-за тебя, жопа бледная. Ты реально похож на мертвеца.

- Так же себя и чувствую, поверь.

- Ладно, фарт на нашей стороне, расслабь булки, братишка. Мусор сказал, что заправка скоро будет, заедем выпить кофейка и сосисок пожрать.

- Ты это сейчас серьёзно? Нам только что крупно повезло, так нереально отскочили, а ты хочешь ещё пощекотать нервы, заехать на заправку за сосисками? Санёк, я тебя умоляю, давай скинем труп и дело с концом. Я понимаю, что ты грёбанный терминатор, но у меня-то нервы не железные.

- Кончай истерить, как девочка-подросток. Мне действительно надо поесть. Я с самого утра ничего не жрал. Нельзя надеяться, что следующий гаец, который нас остановит, не учует, что от меня прёт перегаром. Начнутся разборы - тогда и всплывёт, что права у меня палёные и тачку я угнал.

- Что ты, блядь, такое говоришь? У тебя нет прав?

- Меня лишили в прошлом году, за “пьянку”. Один знакомый умелец новые сделал, почти как настоящие если не пробивать по базе.

- А тачка?

- Есть мобильное приложение, которое их взламывает.

У меня не было слов. Мы были в большей заднице, чем в самом начале. Санёк свернул на заправку и запарковался за зданием магазина, где к счастью никого не было.

- Ты какой хот-дог будешь, французский или датский?

- Не знаю, никакой.

- Кофе, с молоком или без?

- Блядь, Санёк, я тебя умоляю, иди скорее за грёбанными сосисками и давай уже поедем.

Санёк, уверенно вышагивающий к магазину, стал мне до невозможности омерзителен. По сути он ничем не рисковал. Если бы мы попались, то срок пришили бы мне, а он отмазался бы, а ведь именно Санёк надоумил меня на это дело. Это Санёк, воспользовавшись моим шоковым состоянием уломал меня избавиться от трупа. Застращал ответственностью и последствиями, а какие по сути были бы последствия? Верка бросила бы – да и хрен с ней, что она последняя баба на Земле? Да и дочка меня поняла бы со временем, возможно. Всё лучше, чем ходить к отцу на “свиданки” или стесняться того, что твой отец убийца-извращенец.

“Пошёл Санёк на хер. Кашу эту он заварил, вот и пусть расхлёбывает, - пронеслось у меня в голове. - Надо валить, пока он не вернулся, а там, пусть он с этим трупаком, что хочет делает, если он такой крутой. Бежать, незамедлительно, сломя голову и не мучится ни о чём, вот он единственный выход из сложившейся ситуации в которую меня втянул Санёк. Он просто псих, а с психами нельзя иметь дело. Чем я только думал, когда позвонил ему, чтобы он мне помог?”

Я уже открыл дверь и успел наполовину высунуться, когда из магазина неся сосиски и кофе вышел Санёк. Шёл он легко, вразвалочку и довольно улыбался, как будто вытащил на экзамене тот единственный билет, который выучил.

- Это правильно, что решил пробздеться, - сказал он, подходя к машине, - выйди, воздухом подыши. Я тебе “датский” взял и Латте, представляешь у них есть Латте!?

Так и оставаясь в полупозиции я взял у Санька хот-дог. Кофе моё он поставил на крышу. Бежать было поздно, оставалось принять свою участь и смиренно идти на эшафот, или всё-таки попытаться форсировать сложившуюся ситуацию?

- Мне в сортир надо.

- На заправке туалет, загаженный весь, я заходил - хуже, чем на Киевском вокзале. Лучше до кустиков сходи.

- Нет, я лучше в сортир.

- Смотри, я тебя предупреждал.

“Зайти за магазин и бежать, - думал я. - Только так можно себя спасти, выждать время пока он потеряет бдительность, а затем бежать, не оглядываясь”.

- Ты с сосиской в сортир пойдёшь?

- Так ведь остынет, - я решил, что нужно было держаться как можно более естественно.

- Дело твоё, я просто спросил.

Рожа у Санька в один момент, из развесёлой стала серьёзной и сосредоточенной. Мне показалось, что он догадался о моём плане и любая лишняя секунда промедления могла бы стоить мне свободы, а возможно и жизни. “Ещё не понятно, что этот псих сделает со мной, когда поймает, - ужаснулся я. - Скорее всего грохнет и утопит вместе с Мариной. Нет человека – нет проблемы.

- Иди сюда, быстро, - закричал Санёк.

“Что я стою? Надо действовать, ведь возможно больше не будет другого шанса”.

- Хуле ты там встал? Я сказал, иди сюда!

Санёк отбросил кофе и залез в салон машины. Я не мог сделать шага, страх полностью сковал моё тело.

- Помоги мне, - Санёк вылез из салона с ещё более озадаченным лицом.

“Уловки, это всё его уловки. Не надо его слушать, - крутилось у меня в голове. – Единственное что ему нужно это то, чтобы я подошёл как можно ближе и тогда он сможет сцапать меня. Нет, ни в коем случае нельзя поддаваться на его уловки. Чтобы он не говорил и не делал. Он хочет моей гибели, он мой враг, он не человек, ему нельзя верить. Ни шагу навстречу, только бежать“.

- Ты совсем что ли крышей поехал? – надрывал голос Санёк, - Она там походу живая, я слышу стоны, помоги мне вытащить ковёр. Оглох? Говорю, походу она живая, - не унимался Санёк.

Он открыл багажник и начал вытаскивать ковёр. Головой я прекрасно понимал, что ни в коем случае нельзя подходить. Однако ноги меня не слушались и покачнувшись я пошёл к машине так и держа в руке нетронутый хот-дог.

Пыхтя, Санёк выволок ковёр и начал его раскручивать. Марина лежала лицом вниз и её бледный зад был слегка выпячен, так словно она пыталась встать на четвереньки. Словосочетание “говорящее лицо”, как нельзя лучше обозначало происходившую на Санькиной физиономии смену эмоций: негодование, злоба, растерянность, изумление, интерес и венцом этого парада эмоций была радость. На Санькином грубом, небритом лице просияла улыбка, какой я за ним никогда не замечал. Не язвительная или ироничная, как всегда, а какая-то настоящая, одухотворённая, возвещающая Мир во всём мире. Так улыбаются, сквозь слёзы, близкие люди после долгой разлуки.

Я думал сначала, что на фоне нервного перенапряжения у меня начались галлюцинации, но смотря на удивлённое лицо Санька я понимал, что не только у меня одного. Марина действительно поднималась. Она распрямилась совершенно, не прикрывая стыд и очевидно до конца, не осознавая, где она и что происходит. Мы с Саньком стояли, раскрывши рты смотря на это чудесное пробуждение, как на воскрешение Христом Лазаря.

- Ты же сказал, что она умерла?

- Я что тебе, доктор Хаус? – виновато развёл руками Санёк.

Санёк снял ветровку и накинул её Марине на плечи. Марина внимательно на него посмотрела, потом посмотрела на меня, словно сверяясь со своими ощущениями.

- Так, - сказала она, – Кошевого я помню, - кивнула она в мою сторону, - а ты чего за хрен с горы?

- Забыла? Я же Серёга Тюленин! – сразу же нашёлся Санёк.

- Блин, это мы что вчера в казнь молодогвардейцев играли? Ни фига не помню! Походу я с “витаминками” переборщила. Что происходит, где мы?

- Ну ты сознание потеряла, а мы с Виталиком, ну с Кошевым, повезли тебя в больничку.

- А почему я голая? – оглядывая себя, спросила Марина.

- Так времени не было собираться. Мы испугались и поволокли тебя в чём мать родила.

- А почему я была завёрнута в ковёр?

- Так не голой же тебя тащить!

Шаткая Санькина логика, видимо, органично легла на неокрепший после “витаминок” мозг Марины.

- Ничего не поняла, ну и ладно. Давайте, мужчины, поехали за моими шмотками, мне пора домой двигать.

Грозовая туча отступала, освобождая место солнечному небосводу. Недавний кошмар остался на парковке автозаправки вместе с брошенным там ковром. Я понемногу оттаивал и меня уже не била дрожь. Я сумел спокойно вытащить из пачки сигарету и прикурить.

Подумать только, совсем недавно, я ехал топить труп девушки, которая фальшиво подпевала песне, звучащей по радио. Я знал, что этот парень там, на верху, большой мастак посмеяться, но эта шутка удалась ему особенно. Надеюсь он от души нахохотался.

- Сейчас вынесу одежду, - сказал я, когда Санёк припарковался около моего подъезда.

- Я тут подумала, может поднимемся все вместе и поиграем в “Разгром”? – сказала Марина. -  Ты будешь Морозка, - потрепала она по голове Санька, - а ты будешь Мечиком, ну а я Варькой, будет весело – обещаю!

- Пожалуй, я буду Левинсоном и уединившись, подумаю о судьбе нашего горе-отряда. Боюсь, что после сегодняшних событий я ещё долго не смогу спокойно читать Фадеева.

- Я без “витаминок”, правда.

- Нет, ребята, вы как хотите, а с меня игр хватит.

- Ой, ладно тебе, скажи, ведь было классно!

- Да, блядь, настоящий угар! - расхохотался Санёк, - подожди, я с тобой поднимусь, в толчок забегу.

Только в таких экстремальных ситуациях и проявляется истинная человеческая натура. Кто трус, а кто герой. Права Маринка, точно подметившая, что именно я - Мечик, маленький трусливый себялюбец. Я, в ответственную минуту сплоховал и не предупредил свой отряд об грозящей опасности, как это сделал Морозка, как это сделал Санёк. Ведь он меня не послал, когда я ему позвонил, сославшись на дела и не бросил меня на той заправке, хотя мог это вполне сделать. Если бы он так сделал, то по совести, был бы прав, но он так не сделал и не потому что я самый его лучший друг, а потому что он просто не трус, вот и всё.

- Эй, ты чего подвис? Давай шмотки и я поеду отвезу эту безумную любительницу литературы на “Белку”, - голос Санька вырвал меня из тумана самобичевания.

- Послушай, Санёк, я поступил невероятно подло…

- Рефлексируешь? – улыбнулся он.

- Там, на заправке, я хотел свалить и кинуть тебя с трупом, прости.

- Я знаю, что ты сыкунявая вонючка бежать собиралась – это у тебя на роже было написано.

- И что ты на меня не злишься?

- Страх иногда вытворяет с людьми страшные вещи, затемняет рассудок, заставляет поступать подло. Запомни на будущее, дружище, если выбрал одну дорогу так и иди по ней до самого конца. Только тогда ты сможешь сохранить себя и что самое главное сохранить в себе человека, а начнёшь петлять, то пропадёшь, закончишься и скиснешь. Давай шмотки князь Мышкин, хорош достоевщину разводить, скоро футбол начнётся!

- Санёк, - остановил я его уже в дверях, – а тебе никогда не было страшно, ну вот так, чтобы оскотиниться и предать?

- В Грозном, зимой девяносто пятого, было очень страшно. Только вот мой страх там, наверное, и сгорел вместе с мятежным городом. Виталик, послушай, не грузись. Каждый из нас рано или поздно через это проходит, вот и ты потерял девственность. Ну, всё, будут ещё трупы, от которых надо будет избавиться, звони, я на связи!

Вечером вернулись мои девочки. Дочка бросилась ко мне в объятия, жена затрещала про свою непутёвую сестру, которая в очередной раз пошла на аборт, забеременев непонятно от кого. И всё пошло по накатанной, давно знакомой прямой и это было именно то, что мне нужно. Ведь, как известно, героями не рождаются – героями становятся, а сегодняшние события показали, что я далеко не герой. Я простой обыватель, загруженный повседневными проблемами и в моей вселенной совершенно нет места супружеским изменам, обнажённым трупам, поездкам на угнанной машине с двинутым на всю голову товарищем. Ничего такого, никаких приключений в стиле “девяностых”…

За мутным окном поезда мелькал апрельский пейзаж. Девушка, сидящая напротив, старательно уплетала лапшу быстрого приготовления, наполняя пространство купе аппетитным запахом. Я бы тоже, наверное, не отказался бы от заварной лапши, но боялся, что меня вывернет от еды. В тамбуре, под жестяной перестук колёс, я выкурил сигарету, забивая никотином голодные позывы моего желудка. Я попытался припомнить всё, что было вчерашним вечером.

Славка играл на аккордеоне “Осень” Шевчука. Кристина подпевала ему, не попадая в такт. Витёк, что-то вырезал кухонным ножом на столе. Всё остальное неясными, зыбкими кусками. Я проснулся рядом с Кристиной. В голове серым туманом ещё стоял хмель. Хищно затрещал дверной звонок. На пороге стоял Витёк. Рожа красная и опухшая, под левым глазом наливался фингал.

- Это кто тебя так приложил? – спросил я.

- А ты чего, не помнишь ни хрена?

- Неа.

- Из-за Кристинки, мы с тобой помахались. Но это херня всё, тут другое кое-что случилось.

- Например?

- Славик, повесился.

- Как повесился?

- Игорь, ты мудак, что ли? Каком кверху! Нацепил верёвку на шею и всё - привет!

- Слушай, а чего, как мы?

- Да, я сам, урывками. Помню, пособачились мы с тобой из-за Кристинки, помахались мальца. Вы с Крис ушли, а мы со Славяном допивали и тут у меня - провал. С утра проснулся у Валерки Мельника. Почесал к Славке похмеляться. Дверь не заперта, вошёл, а он посреди комнаты висит, а на столе клочок бумаги – “от Винта!”

- Хорошие дела!

- Ага, лучше не придумаешь. Надо с похоронами помочь.

- А чем помочь-то?

- Надо съездить к Славкиной матери в Кировск, рассказать ей всё, узнать, как чего? У тебя вроде отпуск, может ты к ней и сгоняешь? А мы с Крис, тут всё организуем.

- А, что, мать ещё не в курсе?

- Не знаю, в том то и дело, у меня нет её телефона, только адрес. Мусора выйти на связь с ней не смогли, надо ехать, а то сам же знаешь - мусорам всё похер.

- А как туда ехать, в этот Кировск? Далеко он находится?

- Не особо, поездом двенадцать часов, ну или чуть побольше. Вот её адрес, - Витёк протянул мне тетрадный листок. – Кировск, улица Горького, дом двенадцать, квартира четыре. Поезд туда отходит с Курского вокзала, я взял тебе билет на вечерний поезд.

Вышла из комнаты Кристина, напялив на себя мою футболку с чёрно-белым принтом Кобейна.

- Привет, Витёк, ты чего припёрся-то?

- Славик, повесился, - хмуро ответил он…

В Кировск поезд прибыл уже хорошо за полночь. Небольшую площадь перед вокзалом подсвечивали два сутулых фонаря. Возле привокзального шалмана из которого доносилась весёлая музыка, одиноко стояла видавшая виды “копейка” с жёлтой “шашкой” на крыше. Водила дремал. Полу-играла, полу-шипела сбитая волна радиоприёмника.

- Шеф, свободен?

- Свободен, - зевая сказал таксист. – Куда надо?

- Мне бы где-нибудь перекантоваться до утра.

- В гостиницу, что ли отвезти?

- Было бы неплохо.

- Садись.

Славка, Славка, как же так, зачем, дурак? Всё произошедшее казалось выдумкой. Ну, казалось бы, с чего Славику вешаться? Улыбчивый, весёлый парень и выпить с ним можно и за жизнь по душам и песенку хорошую спеть под его аккордеон, не понятно. Верно говорят, что чужая душа потёмки. Страшно подумать, что там на самом деле творилось в этой его Славкиной душе, раз до такого дошёл, раз больше выхода не видел. А может всё произошло по дури, по пьяни, кто его теперь разберёт? Только нет больше такого парня Славки и никто не сыграет на аккордеоне “Осень” Шевчука.

- Приехали, - сказал Таксист.

- Куда? – завертел я головой, отряхивая с глаз остатки полудрёмы в которую, я успел провалиться.

- Париж, блин, Монмартр, слыхал про такой? – улыбнулся он.

Наконец-то моё утраченное сознание ко мне вернулось, и я вспомнил, что нахожусь в Кировске.

- Сам же просил отвезти тебя в какую-нибудь гостиницу. Вот, она у нас в городе одна - три звезды, всё чин-чинарём, ”у Ашота” называется.

- Сколько с меня?

В тёмных глазах таксиста пробежала хитринка и он кривовато хмыкнул.

- Ну, косарь, допустим.

Я достал пять сотен и положил на приборную панель. Водила тряхнул головой, что-то пробубнив себе под нос и сгрёб широкой ладонью смятую купюру в карман.

- Ну, чего сидишь, передумал в гостиницу?

Я развернул бумажку с адресом и протянул таксисту.

- Это далеко отсюда?

- Не особо - это в центре, туда везти?

- Нет, не надо - это я так, спасибо!

- Возьми телефончик братан, если нужна будет машина, звони, меня Виталием звать.

Виталий попытался тронуться, но то ли резко бросил сцепление, то ли выжимное было уже ни к чёрту, но копейка резко дёрнулась, металлически лязгнула и заглохла. Я закурил на крыльце гостиницы над которым сверкала синими огоньками неоновая вывеска “у Ашота”.  Натужно жужжал стартер “копейки”, но машина наотрез отказывалась заводиться.

- Братан, помоги, а? Давай, с толкоча – высунувшись из окна, попросил Виталий.

Мы выкатили машину с гостиничного пятака под небольшой спуск, который вёл к проезжей части. Виталий запрыгнул в машину, включил скорость, и “копейка”, чихнув, нехотя заревела. Виталий поддал газа и на красный сигнал светофора проехал перекрёсток, скрывшись за поворотом. Было что-то сумасшедшее во всём этом – тёплая весенняя ночь, Виталий, город Кировск, трёхзвёздочная гостиница “у Ашота”, мама Славика, которой мне завтра надо будет сказать, что её единственный сын повесился или не единственный? Что я вообще знаю или вернее сказать знал про Славика, ну кроме того, что он отличный парень, играет на аккордеоне и работает грузчиком на овощебазе номер четыре? Пожалуй, что и ничего. Вот, так вот, живёт человек рядом с тобой, дышит, говорит и вроде бы миллион лет его знаешь, а не стало его и рассеялось всё, как дым - будто и не было его вовсе.

Администратор гостиницы “у Ашота”, заспанная блондинка Анжелика, посмотрела на меня тяжёлыми красными глазами, а потом обратно опустила их в лежащий у неё на стойке мой паспорт. Глаза её перекатывались медленно, как большие валуны. С чёрно-белой паспортной фотографии Анжелике улыбался я, десятилетней давности. Молодой парень, который только недавно демобилизовался, отслужив два года в автобате под Саратовом, и вся жизнь у этого темноволосого юноши была впереди. Казалось ему, что весь Мир лежит у него в кармане, достаточно опустить в него руку и достать. Кажется, что он, этот парень, которым когда-то был я, жил в другой реальности - невероятно далёкой от нас галактике. Мельком я взглянул на своё отражение в зеркальной плоскости за администраторской стойкой и не поверил, что раньше, он, был мной. Мне показалось, что я всего лишь испорченная его копия, неправильный оттиск. Было ощущение, что вот-вот, и он выпрыгнет из засаленных паспортных страниц, ударит себя кулаком по груди и крикнет, как Серёжа Сыроежкин в “Приключениях Электроника” – эй, Вы, Сыроежкин - это я! И ещё, он так же скажет, что это он живой и настоящий, а я лишь его неудачная механическая копия.

- Номер двадцать, - вновь подняла на меня тяжёлый взгляд Анжелика, – по коридору прямо и направо.

Так тяжело и тягуче она вытащила из себя эти слова, что я подумал о том, как только я повернусь к ней спиной, она моментально отключиться. Мне хотелось что-то пошутить по поводу её имени, что-то, что у меня вертелось на языке, но так ничего не сказав, я взял ключ и зашагал по полипропиленовому красно-зелёному ковру к себе в номер.

“Курение в номере запрещено!” – гласила небольшая табличка на прикроватной тумбочке. Внизу, продублированная красными буквами - ”No Smoking!” и нарисованная перечёркнутая в кружочке дымящаяся сигарета. Я засунул эту табличку в выдвижной ящик и закурил. Достал из сумки пиво, которое осталось после поезда и сделал несколько глотков. В желудке громко заурчало и захлюпало. Только теперь я понял, что целый день кроме пива и сигарет ничего не ел. И теперь мой желудок настоятельно требовал исправить это недоразумение.

- Ночью спать надо! – не поднимая глаз заявила мне Анжелика, на мой вопрос можно ли в гостинице где-нибудь перекусить?  - Кафе откроется в девять утра. На вокзальной площади кабак всю ночь, кажется, работает.

- Понятно, - говорю я, вспомнив избушку на кривых ножках, из которой на всю площадь разносилась музыка. – А магазин ночной? Хоть колбасы купить - при упоминании о колбасе мой желудок предательски заурчал.

- У меня бутерброд с “любительской” есть. Могу дать.

- Это было бы очень хорошо! Этим, вы меня здорово выручили бы, Анжелика!

- Можно, просто, Лика, - впервые за всё время нашего знакомства слегка улыбнулась она. Растянув в полуулыбке неприлично пухлые и манящие губы.

- Меня, Игорь, зовут.

- Я помню, - Лика нырнула под свою стойку и достала бутерброд с двумя кусочками колбасы на чёрном хлебе. Наполняя пространство приятным мясным запахом. Съеденный бутерброд ещё больше раззадорил мой аппетит.

- Спасибо, Лика, вы не дали умереть от голода одинокому страннику в ночи.

- Ещё будете? – спросила она.

Язык вроде и шевельнулся сказать - нет, но изо рта вырвалось предательское - да.

- Если я конечно не объем вас.

- Не объедите. Как там говорится? Завтрак съешь сам, обедом поделись с другом, а ужин отдай врагу.

- Значит, я ваш враг?

- Нет, конечно, будем считать, что у нас поздний обед! – улыбнулась она, навалившись на стойку и выпятив вперёд большие круглые груди. – Тем более мне худеть надо – разожралась, как корова!

- У меня пиво есть, будете?

- Не откажусь!

Лика допив пиво, выставила на стойку начатую четвертинку. Причудлив всё-таки Мир, во всех своих проявлениях. Я здесь, посреди ночи, в Богом забытом Кировске, пью водку с администратором гостиницы “у Ашота”, а где-то там, в морге, остывает Славик, который буквально вчера был жив и возможно строил какие-то планы. Во всяком случае, не собирался умирать, а потом что-то переключилось в его голове, и он накинул петлю на шею и выбил у себя из-под ног табуретку. Кто знает, может завтра и нас не станет, а может быть не станет всего Мира - наступит библейский Армагеддон и всем нам придёт крышка. Пробьют глухой дробью копыта чёрных лошадей всадников апокалипсиса по пыльным улицам Кировска. Унося в небытие цивилизацию, год за годом так старательно выстраиваемую человечеством. В один миг всё обратив в тлен. А вот Славик, видимо, не стал дожидаться конца Света и устроил себе свой собственный апокалипсис, свой собственный суд Линча, без адвоката и присяжных заседателей.

Лика показала мне фотографию детей. С экрана телефона на меня смотрели маленькие лица белобрысых мальчиков. Они были один в один, как две капли воды, похожими на мать. Пролистав дальше фотографии, я увидел хмурое мужское лицо с усталыми глазами. Такими, будто всё в своей жизни они уже видели и знали, а жизнь – это всего лишь река, текущая мимо. Чем-то этот мужчина напомнил мне Роберта Де Ниро, в роли Трэвиса Бикла из кинофильма “Таксист”.

- Это мой муж, - пояснила Лика. – Он, в полиции работает.

Водка развязала языки, мы много разговаривали, потом целовались. Я мял её мощную ляжку. Желание наливалось во мне тяжестью внизу живота. Однако, несмотря на мягкость и покорность, Лика была недоступна и все мои похотливые попытки останавливала фразой – не сейчас! И одёргивала задранное мной платье.

- Я до девяти, дети в саду, муж на смене. Приходи. Ленина четыре, квартира восемь.

Всего-то дел: разыскать Славкину маму и сказать ей, наконец-то, эти тяжёлые слова, которые я всё это время ношу в своей голове, а затем отправиться к прекрасной девушке Анжелике, муж которой в это время будет охранять правопорядок Кировска с непроницаемым и мудрым лицом. Где та грань, которая отделяет безумие от нормы? Как порой её легко не заметить. Провалиться в кроличью нору, оказаться в Стране чудес, на чаепитии у Безумного Шляпника, где всегда файф- о- клок. Если безумие станет нормой, мы не заметим, как сойдём с ума и окружающий нас Мир превратиться в сумасшедший дом.

Я поднялся к себе в номер и прямо в одежде завалился на кровать поверх зелёного покрывала, которое в свете фонаря казалось болотной тиной и меня утянула с головой эта трясина. Во сне я видел клип группы ДДТ на песню “Что такое осень”, где Шевчук, Кинчев и Бутусов идут по осеннему парку и пинают ногами листву. Только вместо Шевчука в моём сне был Славик.

Когда я проснулся в окно уже во всю светило яркое весеннее солнце. За администраторской стойкой, на которой я едва не овладел Ликой, стояла уже другая девушка, улыбчивая и голубоглазая с простым лицом русской женщины, которая знает свою жизнь наперёд, шаг за шагом, день за днём. При свете дня фойе гостиницы выглядело несколько иначе. Казавшееся мне вчера склепом, оно было просторным, залитым солнечным светом и даже потолки, которые угрожающе нависали над головой были довольно высоко. Всё произошедшее прошлой ночью показалось каким-то мракобесием, которое мне приснилось.

- Не подскажите, как пройти на улицу Горького? – спросил я у администратора, когда сдал ей ключи от номера и ждал пока она выпишет меня из гостиницы.

- Выйдите на улицу Правды и дойдя до конца повернёте на лево - это и будет улица Горького, – не поднимая глаз, ответила она.

- Спасибо, только не у всякого человека получается, дойти по улице Правды до конца, - попытался я пошутить.

- В смысле?

- Это я так, не обращайте внимания, шутка юмора!

- Закусывать надо, - сказала она.

- Не понял?

- Это я так, перегаром от вас пахнет.

Повинуясь какой-то высшей иронии, администрация города Кировска в конце улицы Правды установила общественный сортир. Так оно всегда и бывает в нашей жизни. Идёшь, идёшь, долго ищешь какие-то смыслы, задаёшь вопросы, слушаешь ответы, читаешь подтексты, в надежде узнать сокровенную Правду, а в итоге выходишь к общественному сортиру, который и является высшей истиной во всех её проявлениях. Обидно, наверное, когда такое случается.

Улица Горького была с обеих сторон застроена невысокими домиками послевоенной постройки. Про такие дома, обычно говорят, что строили их пленные немцы. Что на самом деле является неправдой. Никакие немцы их не строили, а возводили их обычные советские мужчины и женщины, оставшиеся живыми в кровавом водовороте самой страшной войны двадцатого столетия. Эти дома строились для будущих поколений советских людей, которые непременно должны были уже жить при коммунизме. Только коммунизм так и не наступил, да и с социализмом не важно вышло и страны той, победившей страшного Дракона, больше не было, а остались только, улица названная в честь великого пролетарского писателя, залитая весенним солнцем и покосившиеся серые дома, смотрящие на меня мутными стеклянными глазами.

По мере приближения к двенадцатому дому, где жила мама Славика, мной начал овладевать страх. В какой-то момент предательское чувство тревоги полностью завладело мной, и я готов был броситься прочь от улицы Горького, прочь из Кировска, прочь от той реальности в которой такого хорошего парня по имени Славик больше не было в живых…

Дверь мне открыла молодая женщина с некрасивым, серым лицом. Возможно сестра или просто соседка.

- Здравствуйте, а где хозяйка квартиры?

- Я хозяйка и хули?

- А ваша мама или…

- Мужик, ты кто и какого хуя ты от меня хочешь в такую рань? Я после ночной смены, а ты, тут стоишь и мозга мне ебёшь. Если ты судебный пристав, то иди соси хуй - ни хера я не отдам и ебала я ваше постановление суда!

Вот она Россия-мать, почему-то подумалось мне. Не женщина, измученная тяжёлой жизнью и которая возможно потеряла близкого человека материт меня последними словами, а Россия в лице этой девушки разбитая и усталая, затравленная и дёрганная с серым неказистым лицом высказывает мне своё недовольство.

- Извините, я не хотел вас беспокоить, но у меня для вас плохие новости – Славик умер.

- Господи, ну, что за сказочный долбоёб? Мужик, ты мне взрываешь мозг. Какой к хуям Славик? Помер и ладно - земля ему пухом! Тебе от меня-то чего надо?  На опохмел что ли ходишь, сшибаешь?  Так вот, хуй тебе босота ебанная - пиздуй, работать!

Россия-мать захлопнула перед моим носом дверь. Оказалось, как всегда – искать какие-либо ответы в России бесполезно. Я развернул тетрадный листок, который мне дал Витёк и ещё раз сверил адрес - всё было точно. Улица Горького, дом двенадцать, квартира четыре. Я ещё раз позвонил в дверь. Послышались шаркающие шаги, дверь распахнулась рывком, и я сначала не понял, что за жестяной хобот растёт из лица России-матери, но потом с ужасом сообразил, что это двустволка, направленная мне прямо в голову.

- Слушай меня очень внимательно. Я не знаю кто ты такой и, кто такой твой Славик, но, если ты ещё хоть раз позвонишь в мою дверь, падлой буду, разнесу твою черепушку к хуям. Усёк?

На улице я попытался позвонить Витьку, чтобы уточнить адрес, но его абонент не отвечал, Кристина так же была вне зоны доступа сети. Дурацкая какая-то получилась история. Такое поганое состояние словно я утратил во время боя знамя полка и теперь мой полк будет расформирован, а с меня при всех сдёрнут погоны. Я не смог помочь моему погибшему товарищу обрести покой. Может конечно Витёк с похмела что-то напутал, но только теперь это не важно – он там, а я здесь, а Славик в городском морге, а его мама по-прежнему не знает, что её сын умер. Абсурдность этого мира достигла в тот момент своего арктического апогея, после которого уже всё становилось абсолютно безразличным и неважным.

В магазине я купил пиво, водки, докторской колбасы и бородинского хлеба. Затем поймал машину и поехал на вокзал за билетами, разумно решив приобрести их заранее, а уже потом к Лике, на улицу Ленина. Я пытался следовать хоть какой-то логике в этом королевстве кривых зеркал, которое по злой иронии называлось Кировском. В честь застреленного Сталиным своего ближайшего соратника в борьбе за власть. Жуткая, перемалывающая человеческие судьбы в пух и прах история, проглядывала синими вывесками с названиями улиц, словно надгробиями, мелькающими за окном машины. Уборевича, Тухачевского, Блюхера, Кировский проспект, Горького, Ленина, Свердлова и так до бесконечности. Казалось, что этот город, кладбище человеческих судеб, заключенных в синие таблички с названием улиц.

- Слушай, а улица Сталина у вас есть?  -  спросил я у паренька, который меня вёз. На его, ещё совсем мальчишеском лице, засыпанном частыми веснушками, проскользнула неуверенность, а потом он хлопнул себя по коленке и его лицо прояснилось, будто он вспомнил ответ, который искал многие годы.

- Раньше была, когда я ещё совсем маленький был.

А сейчас можно подумать, что ты совсем большой - усмехнулся я про себя, посмотрев на это хрупкое создание постпубертатного периода.

- А потом куда она делась? – спросил я его. Почему-то в этот момент мне показалось необходимым узнать, что случилось с улицей носившей имя отца народов.

- Дома там, вдоль неё, совсем ветхие стояли, бараки такие двухэтажные. Ну Вы, наверное, помните…

Наверное, помнил бы, если бы когда-нибудь видел. Боже, этот паренёк, вероятно, думал, что я и самого Сталина видел. Неужели настолько плохо я стал выглядеть? Может пить бросить или бросить жить, вообще закончить на этом всё, как закончил Славик? Я заметил, что в мире существует две категории людей: первые - это которые притягивают мир, а вторые, которые от него отталкиваются и разбиваются в дребезги.

- Так вот, - продолжил паренёк, после того, как обогнал по встречной полосе еле катящийся мотоблок. – Потом их снесли, бараки эти, и разбили там парк, который теперь называется имени Двадцатого съезда.

Чудна история, – подумал я.  И невероятны её крутые виражи, выкидывающие за свой борт неугодные ей имена и фамилии.

- А ты знаешь, что это за двадцатый съезд такой? – спросил я его.

Лицо паренька вновь напряглось и через мгновение опять прояснилось, ознаменовав собой окончание невероятно короткого мыслительного процесса.

- Конечно знаю - это съезд, на котором Ленина судили.

- В самом деле? – удивился я новой трактовке сего исторического события. – И за что же его, интересно, судили?

- Ка за что? – искренне удивился парень моему вопиющему невежеству. – Так, за расхищение социалистической собственности.

- А Сталин здесь при чём тогда?

- Сталин ведь и судил его, вроде бы, - немного засомневался он. – Не помню точно, я, наверное, болел, когда это проходили в школе.

- И что же присудили Ильичу?

- Пожизненное, вроде…

Хотел бы я в этот момент оказаться в мавзолее и посмотреть, как вождь мирового пролетариата вертится в своём стеклянном саркофаге, словно кабанчик зажариваемый на вертеле. Узнав, что ко всем его смертным грехам в которых его обвиняют, в последнее время, добавилось ещё и расхищение социалистической собственности!

- Приехали, - сообщил паренёк. – Вокзал города Кировска, – он это сказал так, словно экскурсовод проводящий экскурсию по невзрачному и ничем не примечательному городку.” - Вот, обратите пожалуйста внимание. Справа от вас, вокзал города Кировска. Возведён в одна тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году, по проекту архитектора Иванова. Представляет собой яркий образец неоклассицизма. Обратите внимание на резной фасад здания…”

- Подожди немного, - сказал я ему. – Потом на Ленина поедем.

- Хорошо.

- Как тебя зовут-то?

- Адольф.

- Приятно познакомиться Адольф, я Игорь.

Театр абсурда продолжался. Я уже смутно припоминал, как выглядел вокзал ночью, но днём он был лишён своей главной особенности – суетливости и нескончаемых человеческих потоков, снующих туда-сюда. Кричащей и спешащей толпы, движения, в конце концов. Вокзал города Кировска был мёртв и казался мне призрачным миражом, вставшим передо мой посреди жаркого весеннего дня.

За окном кассы сидела немолодая женщина, из-за больших очков на меня смотрели её совиные немигающие глаза.

- Можно, - говорю, - билет на вечерний поезд до Москвы.

- На какой именно?

- Ну, не знаю, а какие есть?

- В двадцать один сорок пять.

- В двадцать один сорок пять и какой ещё?  - не понял я.

- Что ещё? – непонимающе спросила билетёрша. На её пологой груди я прочитал криво висящий бейджик - Агнесса Павловна Трубецкая.

- Ну, я вас так понял, что есть несколько вариантов.

- Вы неправильно меня поняли, - невозмутимо заявила мне, возможная, потомок славного дворянского рода, случайным ветром истории занесённая в эту билетную будку посреди призрачного вокзала.

- Хорошо, дайте мне на двадцать один сорок пять.

- До куда?

- До Воркуты! – еле сдерживая гнев, прошипел я.

- До Воркуты из Кировска поезда не ходят, - авторитетно заявила Агнесса.

- Какая жалость! Тогда до Москвы, пожалуйста, на двадцать один сорок пять!

Пока Агнесса медленно пересчитала деньги, выбила чек и выдвинула билет, мне показалось, что прошла целая вечность. Своими неторопливыми движениями она была похожа на робота, немигающие совиные глаза только ещё больше убеждали меня в моём предположении.

- Смотрю у вас тут народа не протолкнуться, - кивнул я головой на пустые перроны. – Наверное лишний билетик достать невозможно, - подмигнул я ей, пока сгребал в ладонь сдачу, которую мне Агнесса от души отсыпала пятирублёвыми монетами.

- Так и есть, почти все билеты раскуплены, - сказала Агнесса и улыбнулась так же натянуто и механически, обнажая ровные вставные челюсти, - вам очень повезло.

Я оглянулся на пустынные перроны и меня охватила тоска. Я подумал, может это на самом деле, я, того, головой тронулся и не вижу снующих туда-сюда людей с тяжёлыми чемоданами и спортивными сумками через плечо? Может на самом деле они-то здесь, а это меня нет, и я провалился в какую-то временную дыру, другое пространство. Может я вообще никогда не смогу выбраться из Кировска? И останусь здесь навеки вечные, пока не найду мать Славика и не сообщу ей о том, что он умер.

Когда я вернулся к машине Адольф спал, откинув спинку кресла. Лицо его было безмятежным, как у покойника.

- Просыпайся Адольф, поехали, - хлопнул я его по острой коленке.

- Не сплю я, так, отдыхаю, - сказал Адольф, настраивая обратно кресло, - куда ехать-то?

- Вперёд, Адольф, только вперёд - следующая остановка Коммунизм!

- Не понял я, на площадь Коммунизма или на улицу строителей коммунизма?

- Да нет, какие там строители, Адик? Ленина четыре.

- Так бы сразу и сказали, так это не вперёд, а надо разворачиваться назад.

- Ну, тебе видней. Слушай, скажи мне, а у вас в Кировске вообще, что ли после развала Союза улицы не переименовывали?

- Почему? Есть тупик Зюганова, раньше назывался Горбачёвским тупиком...

Боже, куда я еду и самое главное зачем? Да, как зачем ясно ведь всё, только что дальше? Как-то всё по-дурацки складывается. Ну, что же, наш мир не лишён абсурда и взаимоисключений, а так как я являюсь неотъемлемой частью этого безумного мира, значит, и я, сполна наделён этими качествами.

Мы въехали в просторный двор, засаженный зелёными липами. В песочнице возились дети, несколько мамаш прогуливались по дороге, покачивая коляски со спящими младенцами.

- Приехали, - сказал Адольф и показал пальцем на видавшую виды, опалённую временем пятиэтажку, – дом четыре. Здесь раньше Катька Селиванова жила. Я её как-то ночью провожал до дома и загнул прямо вон за той липой, а сиськи знаете какие у неё были? Большие - во, - показал Адик на своей грудной клетке величину действительно внушительного бюста Катьки Селивановой.

- Хороший ты парень, Адольф, - сказал я, пожимая ему на прощание руку.  -Мой тебе совет - почитай что-нибудь про Сталина.

- Может мне ещё про Чикатило почитать?! – как-то немного возмутился Адольф.

Лицо Лики без тяжёлой косметики значительно посвежело и теперь я видел перед собой молодую и симпатичную девчонку. Светлые волосы были собраны в хвост, открывая высокий лоб. Я уже было думал, что опять что-то напутал, поскольку оставшаяся в моей памяти ночной администратор из гостиницы “у Ашота” и девушка, стоящая на пороге в лёгком халатике, почти полностью обнажающем слегка полноватые белые ноги, были совершенно разными людьми.

- Ну, проходи, чего встал?  - сказала Лика. – Ты поздно, я уже думала, что не приедешь.

Мы пили тёплую водку и запивали пивом. Изредка я надкусывал бутерброд с докторской колбасой. Хмель накатывал на меня вязкой волной сна застилая мне глаза мутной пеленой. Лика что-то говорила про не рождённых детей, рождённых, про первого мужа, который утонул, про кого-то ещё. С каждой выпитой мной рюмкой она становилась похожа на мою бывшую жену или не похожа, но суть была та же. Белыми пятнами мелькали её ноги, закинутые одна на другую. Манящая Цирцея, а я Одиссей, навсегда обречённый на скитание. Только не ждала меня на Итаке никакая Пенелопа, всеми мыслимыми и немыслимыми способами хранящая мне верность. По крайней мере Кристина точно этим не занималась. Наверняка она уже вертела перед Витьком задницей. Пусть Витёк подавиться Кристиной - баба ни уму, ни сердцу, а у меня здесь вон какая Цирцея сидит, с какими ногами. Сексуальная богиня, обращающая мужчин в похотливых свиней.

- Хватить пить, я пойду, расстелю постель, - сказала Лика.

Цирцея ушла и убаюкивающее пространство пустой комнаты заволокло меня тёплым и приятным одеялом. Я откинул голову на спинку дивана и моментально провалился в чёрную пропасть. Казалось я падал вниз невыносимо долго и никак не мог упасть. Я знал, что, когда я достигну дна разверзнувшейся передо мной бездны, тогда настанет конец. Но утомительная вязкость полёта настолько меня достала, что я уже хотел скорее, чтобы всё закончилось. Но я продолжал падать. Мимо меня пролетела Кристина, в образе Пенелопы, в какой-то нелепой хитоне, едва прикрывающей её небольшие, острые груди. Пролетел мимо меня Витёк – Антиной, который соблазнил мою Пенелопу. Пролетел улыбающийся Славик с аккордеоном, мама Славика, которая один в один была похожа на мою маму. Стало невыносимо грустно и страшно за то, что, если я вот так когда-нибудь умру, как Славик, кто-то тоже не сможет отыскать мою маму и сказать ей о том, что я умер.

Когда я долетел до дна бездны, то упал в глубокое тёмное озеро и сразу стало мокро. Приятная влага разлилась внизу живота и откуда-то сбоку до меня долетел голос волшебной белоногой Цирцеи, которая сожрала своих не рождённых детей и обратила в свинью своего мужа. Но я ей не мог ничего ответить, я погружался на дно самого глубокого озера и когда её голос затих я закрыл глаза, и тьма, которая лежит в первооснове всего на Земле поглотила моё сознание, и я провалился в подземное царство Аида, населённое тенями. Там я увидел Славика. Он материализовался из пустоты вместе со своим верным аккордеоном под мышкой, как всегда улыбаясь.

- Славик, ты как здесь?

- Скучно, поговорить не с кем.

- Зачем ты этот сделал?

- Из-за Кристины, любил я её, а она туда-сюда, ну, ты сам знаешь.

- Как её можно любить - она же лярва!?

- Знаю, только сердцу не прикажешь. В тот вечер, когда ты с ней ушёл, так мне тошно стало, до невозможности, до зубовного скрежета.

- А ты пробовал с ней поговорить?

- Пробовал конечно - без толка. Бабы, они ведь, как собаки - чувствуют страх и неуверенность, а я, ты знаешь, не такой в амурных вопросах, как вы с Витьком. Вы всегда между собой баб делите, а я так, за жизнь поговорить, посмеяться, на аккордеоне песенку сбацать. Прости, но тебе пора.

- Куда, пора?

- Туда, - показал Славик пальцем вверх и растворился в сером мороке.

Я открыл глаза и подземное царство теней Аида растворилось вместе со Славкой. Контуры пространства по-прежнему были расплывчатыми, и я плохо соображал, что происходит. Прекрасная Цирцея – богиня любви, Анджела-Лика сидела на кресле обхватив руками голову и напряжённо раскачивалась. Лицо её был красным и недовольным. Из стороны в сторону по комнате, как тигр в клетке, ходил гроза кировской преступности, таксист – Де Ниро и по совместительству муж! До меня начали долетать отдельные звуки, не все сразу, как в испорченном магнитофоне. Сначала весёленькая мелодия из телевизора, крики детей на улице. Я отчётливо слышал своё неровное сердцебиение. Остатки хмеля и сна окончательно спали, и я понял, что стал героем очень плохого и уже не смешного анекдота, когда муж возвращается с работы домой и застаёт жену с любовником. Но только я был не любовником, а случайным попутчиком, который проходил мимо и решил взять немного нежности у его щедрой жены. Самое поганое это то, что меня даже не за что было бить, ведь между нами ничего не было. Сложилась парадоксальная ситуация - меня её муж имел полное право убить, но только за моё невоплощённое в жизнь желание.

- Так, Анджел, давай ещё раз, что это за баклан и чего он делает у нас дома?

- Борис, ну я же уже тебе по десятому разу всё рассказала. Одноклассник мой, из Уренгоя. Учились вместе, в Кировске проездом, встретились “у Ашота”, у меня смена заканчивалась, ну и решили посидеть выпить, вот его с дороги и разморило.

- А почему кровать разобрана?

-Так я его хотела перетащить, чтобы он по-человечески выспался, а он тяжеленный зараза - ни в какую.

- Понятно всё, значит одноклассник? – недоверчиво спросил Борис. – В прошлый раз был одногруппник, друзья детства, брат, сводный кузен, боже Анджела ты мне просто выносишь мозг! Сколько раз я просил не водить никого, когда меня нет дома?

- Хорошо, честное слово, больше не буду, - механически ответила Лика, произнося эту фразу, наверное, перед бедным Борисом несчётное количество раз. И мне почему-то стало его по-настоящему жалко. Он полюбил женщину, которой не может всецело обладать. Он никогда не сможет быть единственным мужчиной в жизни этой Цирцеи. Ей всегда будет мало одного его и сколько ещё раз он, вот так, будет заставать у себя дома, в компании своей жены незнакомых мужчин, которые будут оказываться старыми приятелями по далёкому Уренгойскому детству и юности.

- Ты посмотри Анджел, твой одноклассник обоссал мой диван. Как я на нём теперь спать буду?

- Я всё вытру, - невозмутимо заявила Лика.

- Но он же будет вонять, понимаешь, он его пометил!

- Я помою с чистящим средством, ничего пахнуть не будет, любимый, - по-прежнему продолжая смотреть в пространство впереди себя, ответила Лика.

- Но я буду знать, что он сделал это на моём диване!

- Любимый, успокойся, чего-нибудь придумаем.

Когда абсурдность ситуации зашкаливает надо попытаться удержаться в рамках нормы иначе безумие поглотит тебя.

- Который час? – спросил я невозмутимо, как будто не был застигнут врасплох в чужой квартире, у чужой жены.

- Девятнадцать тридцать, - ответил Борис. – Проснулся? Ну что, баклан, открывай свой клювик и рассказывай.

А что может вывалить ему всю правду? Как она есть, и про Славика, и про то, как я приехал в Кировск, чтобы найти его маму, чтобы сообщить ей о смерти сына, но сам безнадёжно потерялся в тёмных закоулках своего сознания. В конце концов про то, что пришёл сюда, в его дом, чтобы осквернить его смертным грехом прелюбодеяния с его драгоценной супружницей, а в итоге просто напился и уснул. Ко всему прочему ещё и обоссал его диван, на котором всегда теперь будет виднеться желтоватый развод - напоминание про одноклассника из Уренгоя и каждый раз, когда он будет его замечать, Де Ниро-Таксист будет самыми извращёнными способами расправляться с Ликой и каждый раз скрипя зубами он будет отгонять от себя это навязчивое видение высшей справедливости. До тех пор, пока он действительно не решиться взять топор и рубануть по светловолосой голове Цирцеи и погасить навсегда то пламя ярости, что год за годом сжигает его изнутри, сантиметр за сантиметром, оставляя в душе пустое выжженное поле.

- Учились вместе, проездом я, в гостинице встретились, решили выпить за встречу, да перебрал немного. Время много уже на поезд могу опоздать.

Когда я поднялся и пошатываясь поплёлся в коридор, Борис шагнул вслед за мной сжав кулак. Я видел это краем глаза и если бы сейчас началась драка, то это была ба самая скоротечная драка в истории, поскольку моё совершенно разобранное состояние было мало пригодно для рыцарского поединка за честь прекрасной дамы. Пока я шарил по полу ища ботинки, Лика поднялась с кресла, обняла Бориса и поцеловала его в щёку.

- Борь, ну, что ты завёлся, в самом деле? Говорю же одноклассник, ну хочешь я тебе фотоальбом покажу с нашим выпуском?

- Верю я, что ты мне альбомом своим в рожу тыкать будешь? Диван, сука жалко!

На улице дул порывистый ветер выдувая из меня остатки тепла. Ко всем прочим моим “удачам”, в этом городе, начал накрапывать противный дождь, иссекающий лицо холодными каплями. Каждый шаг давался мне с невероятным трудом казалось, что к каждой моей ноге были привязаны пудовые гири. Так я и шёл по пустой улице Ленина в обсосанных джинсах, которые неприятно прилипали к коже. В рассеянном фонарном свете я вероятно был похож на живого мертвеца из фильмов Джорджа Ромеро. До поезда оставалось два часа. Я плёлся вверх по улице, пока не понял, что иду без всякой цели и направления и совершенно не представляя в которой стороне вокзал. Я набрал Виталию и через десять минут я уже сидел в тёплой машине.

- Виталь, тут такое дело, я обоссался немного, ничего?

- Ничего, не обосрался же!

- И то верно. Слушай, Виталь, жрать охота - кишка к кишке липнет, у меня ещё есть время до поезда, может, заскочим куда-нибудь поедим, выпьем?

- Можно, - утвердительно кивнул Виталий. – А чего далеко ездить, давай в шалман у вокзала?

- Вези, Виталя, только поскорей пожалуйста.

Мой живот устроил мне настоящую экзекуцию: он ныл, хлюпал, рычал, колол. Около автобусной остановки меня вырвало. Дождь в это время перестал моросить и бил в лобовое стекло уже мощными струями. Дворники еле справлялись с потоками воды из разверзнувшихся небес. Где-то далеко за городом, матовое небо освещалось вспышками молний и раздавалось еле слышное эхо громовых залпов. Город Кировск провожал меня с помпой.

Внутри, привокзальный шалман выглядел точно так же, как и в любом другом городе. Под жёлтой лампой, льющей подслеповатый свет стояло пять замусоленных липких столов, из магнитофона хрипловато тянул пеню Сергей Наговицин: - там по периметру горят фонари, и одинокая гитара поёт… Воздух был душным и спёртым - воняло чем-то скисшим. Барменша, она же по совместительству и официантка, рано постаревшая, замученная тяжёлой жизнью женщина, курила сигареты, одну прикуривая от другой и не переставала болтать по телефону. Среди потока её фраз чаще всего всплывали такие фразы как: вопросительное – с хуяли баня сгорела? Восклицательное – ебуться вши! И угрожающее – этого пидора надо кончать…

В перерывах, между телефонными переговорами, которые судя по всему были не менее важны для Родины чем Брест-Литовское мирное соглашение, она принесла нам холодные пельмени, сваренные судя по всему ещё утром и тёплую водку. Я вообще заметил, что тёплая водка — это своеобразный тренд Кировска. Мы выпили и закусили. От полноты кулинарного насыщения меня чуть было вновь не вывернуло, но я сумел сдержаться. После пары рюмок я начал хмелеть, и голова моя наполнилась туманом. Через столик от нас сидела девушка в мини-юбке, едва скрывающей её зад. Тёмные волосы небрежно спадали на лицо. Она не торопясь потягивала пиво и тихо напевала какой-то мотив, который отчётливо диссонировал с звучащей в колонках песней.

- Знаешь кто это?  - спросил я у Виталия и указал на девушку. Язык мой стал ватным и начал спотыкаться об зубы. Всё сказанное мной вероятно напоминало не дожёванную кашу, но Виталий меня с лёгкостью понял.

- Как же не знаю? Знаю, - удивлённо пожал он плечами.

 - Уверяю тебя, не знаешь.

- Да чего не знать? Это же Нателлка - проститутка. Хочешь, договорюсь подешевле?

Я отрицательно помотал тяжелеющей головой.

- Нет, мой дорогой друг – это Калипсо! И она манит меня к себе своей ослепительной красотой.

- Да она шмара, на ней клейма негде ставить. Калипсо! Тоже мне Жак Ив Кусто нашёлся!

- Ты в общем-то прав Виталий, я действительно, как Жак Ив Кусто - занырнул так глубоко, что до сих пор вынырнуть не могу. Уже нечем дышать, заканчивается последний воздух в лёгких и всё, скоро край. Знаешь, есть такие стихи у Есенина Сергея Александровича: – Я усталым таким ещё не был, в эту серую морозь и слизь, мне приснилось Рязанское небо, и моя непутёвая жизнь. Вот и у меня такое ощущение, что жизнь моя мне только сниться - не по-настоящему это всё.

- Чего-то ты депрессняк погнал, выпей лучше водки.

- Виталь, давай, выпьем за тебя!

- Я всё, мне хватит, мне ещё баранку крутить.

- Так ты же всё равно уже выпил? - изумился я.

- Так это я за компанию, парочку можно - больше ни-ни, а то голова работать не будет, а если у водителя не будет работать голова, так это всё, вилы – верная погибель.

- Ну тогда я выпью один, за тебя Виталик, так как ты самый адекватный человек, с которым я общался в Кировске.

- Это я-то адекватный? – усмехнулся он и я увидел, что вместо передних зубов у него стальные фиксы.  – А ты знаешь, что я в тюрьме сидел? – сказал чуть, подавшись вперёд Виталий.

- Ерунда какая, пол России в остроге сидело, да вообще Россия одна большая тюрьма. За что сидел то?

- За растление малолетней.

Я смотрел в лицо Виталия плывущее в табачном дыму: мощные скулы, возводящие вверх подбородок, провалы глаз, которые втягивали меня в тёмную пропасть.

- Сейчас малолетки пошли здоровые, как кобылы - хрен поймёшь сколько им лет, - почему-то мне захотелось оправдать Виталика.

- Это было не сейчас, давно уже. Девочке было девять лет. Теперь, она моя жена…

Я выпил и всё вокруг меня закружилось и запрыгало. Звуки стали приглушёнными, а картинка расплывчатой. Всё происходившее было фрагментарным, обрывочным. Танец с Нателлкой под песню Лесоповала: - Белый лебедь на пруду качает павшую листву…  Затем была какая-то драка. Мне кажется под густым жёлтым светом лампы блеснула сталь ножа, и кто-то громко крича начал размахивать руками, и я ощутил вкус тёплой крови, наполнившей рот. Затем сознание, не выдержав перегрузок вырубило рубильник и свет погас окончательно…

Проснулся я уже в поезде. Жестяной стук колёс отдавался ноющей болью у меня в голове. За окном было уже светло, шёл дождь, оставляя на окне прозрачные бусинки воды. Напротив, сидела старушка и ела варёную курицу с луком. Её маленькие морщинистые руки, перемазанные в масле и жире ловко, шуровали в раскуроченной куриной тушке. С тем остервенением с которым она пожирала серое куриное мясо и отплёвывала на стол косточки, она была похожа на гиеновую собаку, доедающую за львами зебру.

Вспомнив про драку, я ощупал своё лицо на предмет увечья и никаких серьёзных отклонений от нормы не обнаружил. Только верхняя губа немного вспухла и побаливала. Я провёл кончиком языка по зубам и с немалым удовольствием отметил, что все они были целы. Всё произошедшее со мной теперь под неторопливый перестук колёс казалось каким-то сюрреалистическим сном, будто я попал в художественный фильм, снятый Дэвидом Линчем. Есть такое замечательное полотно американского художника Эдварда Хоппера – “Полуночники”. Там изображено ярко- освещённое жёлтым светом кафе и в нём сидят припозднившиеся посетители, а вокруг кафе темнота. Не горят огни фонарей, вообще ничего, как будто это кафе единственное работающее на всей Земле и вот несколько посетителей с тревогой вглядываются в эту черноту за окном, будто там что-то произошло, но мы этого не видим и никогда не увидим. Мы можем только дорисовать своим воображением, что там происходит за пределами мрака. Так вот и я вглядываюсь в морок вчерашнего дня и ничего не могу разглядеть. Лишь какие-то неточные очертания проступающие из тумана памяти, неотчётливые контуры произошедшего. И я с уверенностью не смог бы сказать, что всё это не было сном. Может я, как Веничка Ерофеев напившись, уснул и доехав до Петушков, поехал в обратном направлении в сторону Курского вокзала?

- Мать, - обратился я к старушке. – Мы куда едем-то?

На секунду её челюсть перестала перемалывать умершую птицу, и я сосредоточенно смотрел на её подбородок испачканный в сале.

- В Москву, - удивлённо пожала она плечами.

- Из Кировска мы, когда выехали? 

- Не знаю я никакого Кировска, я в Лесном села. Я, когда пришла ты во сне метался, как в жару, говорил, что-то, шептал и вскрикивал, мне даже страшно сначала было, а потом ничего, притих и захрапел.

- Тяжёлый день был просто.

- Да ладно, - махнула бабка рукой. – Разве я не знаю ваших тяжёлых дней, - и щёлкнула пальцем по горлу.

Я опустил тяжёлую голову обратно на подушку и закрыл глаза. Тук-тук, монотонно стучали подо мной колёса. А может действительно не было никакого Кировска и всё это всего лишь сон, подумал я, - может всё это мой бред и ничего не было: ни Анджелы-Лики, неземной Цирцеи с белыми ногами, ни её мужа Таксиста – Де Ниро, ни Виталия, ни Адольфа, не было города, улица которого до сих пор носили имена пролетарских вождей. Да нет же было, - возражал я сам себе, – был этот пыльный город, кладбище сломанных судеб и мою судьбу он как-то мимоходом молотнул, сделав её частью своей кривой истории. Я подумал про Славика, что его завтра закопают в землю вместе со всеми демонами, наполнившими мою жизнь, которых он высвободил своей смертью и тогда всё закончиться. Одиссей наконец-то вернётся на Итаку.

На вокзале несмотря на ранний час была уже привычная сутолока. Люди с сонными лицами катили за собой огромные чемоданы, каучуковые колёса которых издавали напряжённый монотонный гул. Звуки поездов и машин, запах еды и прогорклого масла. Вавилонское смешение языков и народов. Вокзал был живым существом, единым организмом вместе с пассажирами, которых он неспешна перемалывал в своём огромном брюхе. Как резко этот живой и по-хорошему хищный вокзал контрастировал с призрачным и пустым вокзалом Кировска.

Дождь закончился, и бодрящая прохлада поднималась от сырого асфальта постепенно приводя меня в чувство. С вокзала я решил сразу ехать к Витьке. Витёк жил на Шипиловской улице – альма-матер всех “ореховских” бандитов. В девяностые небо над Борисовским прудами расцвечивали яркие огни трассирующих пуль. Спальный район Орехово-Борисово превратился в настоящий Чикаго тридцатых годов, со своими местными Аль-Капонами. Сильвестр, Димон, Двоечник, братья Узбеки, Макс – все они уже давно сгинули в небытие, вместе с тем диким временем породившим их.

В натужно ползущем на двенадцатый этаж лифте воняло мочой, на стенке большими буквами было выцарапано – Бей жидов - спасай Россию! Сей гений философской мысли о благоустройстве нашей страны вычертил ножом Витёк, большой любитель наскальной подъездной живописи. Задрожав, лифт распахнул двери и на стене был вычерчен ещё один шедевр – Оставь надежду, всяк сюда входящий!

Из-за двери доносились попискивающие звуки аккордеона, был слышен хмельной голос Витька и истеричный хохот Кристины. Дверь, как всегда оказалась не заперта. Минуя тёмный коридор, заваленный всяким хламом я вошёл в комнату. На столе стояла долговязая литровая бутылка водки и несколько пузатых пивных. Среди рассеянного табачного дыма я видел ощерившееся лицо Витька, красный намалёванный рот Кристины, застывший в кривой ухмылке. Когда я вошёл Славик с мелодичным выдохом сжал меха аккордеона и подмигнув мне, кивнул головой.

- Вот, дамы и господа, - поднявшись из-за стола сказал Витёк. – Прошу обратить внимание – новая трактовка библейской притчи о возвращении блудного сына, в нашей версии друга!

Кристина пискляво хихикнула.

- Ну, как там в Кировске, есть ещё улица Горького? – спросил Витёк.

- Есть, - ответил я, тяжело усаживаясь за стол.

- А я уже думал переименовали, как там моя сестрёнка, не пристрелила тебя из дедовой двустволки?

- Обошлось.

- Кировск, Кировск, mon amour, - сказал витёк, садясь за стол. – Город моего девства, который я до сих пор вижу в кошмарных снах.

Я смотрел на Славкино лицо, по которому поползли красные пятна от выпитой водки.

- Ну, чего смотришь, как на покойника? – спросил он, улыбнувшись.

- Да, кстати, чего же мы сидим? - спохватился Витёк и плеснул мне в стакан водки. – Совсем забыл, мы же на поминках. На, выпей, за упокой раба божьего Вячеслава!

Сердце в груди ворочалось медленно и с каждым очередным стуком я думал, что оно остановиться совсем.

- Ты не смотри на меня Игорян, я не по злобе – всё по понятиям, как в библии – око за око, зуб за зуб, понимаешь меня? Ты же меня за Кристинку хорошенько отделал, а я вот так тебе должок вернул. Так что пей и глотай свою обиду, на обиженных воду возят и хуй кладут!

Я залпом выпил водку, не чувствуя её горечи и бросил стакан на пол. Раздался кричащий звон битого стекла.

- На счастье! – сказал я.

- Вот это правильно! – хлопнув в ладоши, заулыбался Витёк. -  Вот это по-нашему!

Славик звучно растянул меха и глухо застучали басовые кнопки под его шустрыми пальцами, выводя всплывающую будто из кошмарного и липкого сна знакомую мелодию.

- Что такое осень — это небо, плачущее небо под ногами, в лужах разлетаются - птицы с облаками, - хриплым голосом, подражая Шевчуку, выводил Славик, а Кристина вторила ему писклявым голосом, ужасно фальшивя.

Моё тело размякло, руки и ноги стали ватными, а голова тяжёлой словно перезрелое яблоко. Не получилось у меня вырваться из Кировска, не отпустил он меня и всё происходящее это не по-настоящему, этого всего нет. Из Кировска убежать невозможно - он внутри каждого из нас. Он вокруг нас, вся Россия - это Кировск, пыльный и призрачный, обречённый на вечное безумие. Я точно так же, как Одиссей обречён Богами на вечное скитание по бескрайнему океану и точно так же, как и он я не смогу никогда вернуться на Итаку, где меня будет ждать верная Пенелопа.

- …Осень, в небе жгут корабли…  - доносились до меня приглушённые сигналы из другого измерения. На самом деле я сплю в гостиничном номере “у Ашота” и когда я открою глаза, то увижу серый потрескавшийся потолок и в окно будет светить жёлтый рассеивающийся свет уличного фонаря и всё повториться заново - год за годом, век за веком, мы будем умирать и рождаться вновь, как птица Феникс возрождаться из пламени под свинцовым небом Кировска, которой лежит на наших плечах и давит нас к Земле.

Если и есть чистилище, то оно не где-то рядом с раем или адом, оно здесь на Земле -  наш Мир и есть чистилище, где наши души обитают после смерти. Все мы давно умерли, но даже не догадываемся об этом. Мы обречены на вечное перерождение, раз за разом проживая одни и те же жизни.

Звуки аккордеона и голоса, приглушённо долетавшие до меня, стихли. Я открыл глаза и увидел знакомый потолок с большой трещиной в виде молнии. В окно осатанело ломился дождь, где-то за городом бухал гром. Я взял стоящее рядом с кроватью пиво и сделал жадный глоток тёплой выдохшейся жидкости. Подойдя к окну, я долго смотрел на темнеющее свинцовое небо, угрожающе нависшее над городом. Чьи пыльные улицы поливал холодный дождь…

“…- Во всём виноваты проклятые коммунисты...” -  данную фразу, в различных её вариациях, повсеместно, можно было слышать на каждом углу в девяностые. В нулевые всё стало гораздо ровнее. Люди успокоились и отошли от социальных потрясений минувшего десятилетия. Вспомнив о том, что, в принципе, не плохо жилось при Брежневском “застое”, да и в космос первыми полетели и войну выиграли, всё при тех же коммунистах. В десятые годы, нового тысячелетия, так и вовсе произошёл окончательный сдвиг мироощущения обывателей, что не во всём виноваты коммунисты. Правда, по-прежнему, из либерального лагеря раздаются разгорячённые вопли о том, что коммунисты утопили Россию в крови. Однако на их вопли уже мало кто обращает внимание. Время этих глашатаев либерализма давно прошло - война проиграна, а они подобно японским солдатам, брошенным на островах - всё ещё об этом не знают. И вот, я вновь, спустя довольно долгое время, услышал данную фразу, и в довольно интересной формулировке…

Мы выпивали с соседом, который недавно въехал в наш дом. Для меня он был новым человеком и чего от него ждать я ещё не знал, но в том и состоит прелесть общения, что всегда узнаёшь что-то новое. Не стоит забывать, что и язык, и письменность были созданы Человеком разумным в коммуникативных целях. Когда сосед узнал, о том, что я пишу книгу про внутрипартийную борьбу двадцатых, он так и сказал, махнув рукой: - во всём виноваты проклятые коммунисты. Я хотел бы заметить, что сосед мой, для удобства назовём его Виталием. Так вот, он был ненамного меня младше, возможно, мы были ровесниками. То есть, как таковых, коммунистов мы и не застали, родившись в конце восьмидесятых, так называемые, дети Перестройки, мы могли только лишь лицезреть руины, которые остались от великих имперских стен.
- И в чём же конкретно виноваты коммунисты? - с интересом спросил я Виталия.
- В том, что развалили Советский Союз, - выдал он мне свою необычную формулировку.
Я сразу хотел бы объясниться почему необычную. Коммунистов, только при мне, упрекали во всех смертных грехах, но в том, что именно они развалили Союз, а не либеральная оппозиция в лице Бориса Николаевича и стоящего за его спиной молодого олигархического сословия алчущего управлять страной на свой манер, я слышал впервые.
- Ты хочешь сказать, что Ельцин к развалу СССР не причастен? – спросил я.
- А Ельцин, он, что не коммуняка? – резонно заметил Виталий.
- Насколько я помню, Ельцин вышел из КПСС на двадцать восьмом съезде партии в девяностом году, а Советский Союз  прекратил своё существование в декабре девяносто первого года. Так что, к моменту развала СССР, де-юре коммунистом он не был.
- Один хер, - усмехнулся Виталий. – Возьмём, например, “Горбатого”, с его новым мЫшлением. Разве он не способствовал развалу Союза? Зачем было эту Перестройку затевать?
Я начал объяснять Виталию, что Перестройка была неминуемым этапом, который было необходимо пройти нашему Социалистическому государству. О том, что планы Перестройки, её основные постулаты, созрели в кулуарах политбюро ещё в середине семидесятых. Уже тогда машина советской экономики стала буксовать в ввиду общей совокупности проблем в производственно-хозяйственном комплексе и не ослабевающей гонки вооружений на фоне обострения холодной войны. Перестройку необходимо было проводить ещё в семидесятые, но Брежнев решил спустить всё на “тормозах” и сделать ставку на стабилизацию, избегая резких шагов, чем собственно и обеспечил нашим родителям счастливое детство, а нашему поколению более суровое, с выстрелами танков по Дому Советов и чеченскими кампаниями. До Горбачёва машина советской экономики докатилась, с брежневской горки, уже с неисправным движком. Реанимировать её была только одна возможность - это запустить Перестройку. Жаль, что Перестройка в умах наших сограждан ассоциируется исключительно с ошибками в её проведении.

Декоммунизация и попытка братания с капстранами была ошибкой, которую не могут простить Горбачёву. Стоит ли приравнивать ошибки одного человека к ошибкам всей системы? Если он управляет этой системой, то, наверное, можно. Ставить в вину всем коммунистам то, что они не справились с оживлением трупа страны, который им достался после Брежнева, как минимум глупо. Они честно пытались и у них это, надо сказать, неплохо получилось. На двадцать седьмом съезде партии была поставлена первоочередная задача грядущей пятилетки: вывести национальный доход на шестьсот четырнадцать миллиардов рублей и на момент девяностого года он составлял семьсот восемьдесят четыре миллиарда рублей. То есть коммунисты выполнили намеченное на двадцать седьмом съезде и перевыполнили. По ВВП на душу населения Советский союз во всё том же, рубежном, девяностом году занимал двадцать восьмое место в мире, например, Российская Федерация, на момент две тысячи семнадцатого года занимала, по данному показателю, сорок девятое место.  И если бы в ЦК партии не заседали, нечистые на руку, её представители, которые тем или иным образом были связаны с новыми хозяевами жизни, то и результат Перестройки был бы иным. Не стоит винить честных людей, которые верой и правдой служили своей стране и были искренне против тех политических процессов, происходивших в стране, но как-то серьезно повлиять на них они не могли. Например, к последнему в истории КПСС съезду в девяностом году, внутри партии находилось несколько оппозиционных платформ, которые были категорически против процессов проводимых Горбачёвым и компанией: большевистская, марксистко-ленинская и демократическая. К слову сказать, сегодняшний вожак недокоммунистов Геннадий Зюганов, так же выступал в печати с резкой критикой Перестройки. Так в газете Правда, в девяносто первом году было опубликовано его письмо, обращённое Александру Яковлеву, в котором содержалась критика официального партийно-государственного курса Перестройки, которое вошло в народ под названием Архитектор Перестройки.

В общем, я попытался донести Виталию, что Перестройка была необходима стране, но те средства, которыми она приводилась в жизнь, были выбраны неверно. И что ставить в вину коммунистам Перестройку, как ошибку - глупо. И тем более винить их в развале страны. Опять же на том двадцать седьмом съезде была принята программа ускорения социально-экономического развития на период до двухтысячного года, которая ставила своей главенствующей задачей: обеспечить каждую советскую семью отдельным жильём – квартирой или индивидуальным домом. И, лично, у меня нет никаких сомнений, что это было бы выполнено. В стране, где на текущий момент около двадцати миллионов человек живёт на пороге бедности - это было бы особенно актуально.

Мало кто понял, что за всей этой пургой из Гласности, антиалкогольной кампании и парада суверенитетов было здравое зерно. Сохранить Советский Союз было необходимо, чтобы избежать той геополитической катастрофы, которую по масштабам и потерям можно сравнить со второй мировой войной. На момент девяностого года Советский союз, по благосостоянию населения, был на уровне таких стран, как Канада и Испания. Только вот ни Канада, ни Испания не участвовали в гонке вооружений, не содержали паразитические Республики и Варшавский блок. А ведь страшно подумать, чтобы было, если бы СССР развивался в, относительно, мирной обстановке.

На этом мы с Виталием и закончили данный разговор.  Далее наша с ним дискуссия перешла в широкий алкогольный диспут, в духе: кому на Руси жить хорошо? Эта тупиковая ветвь разговора сменилась оргией на троих. Я одел маску Горбачёва, а Виталий Ельцина, жена моя, Юля, обернула тело в кумачовый советский флаг. Ельцин имел Советский Союз спереди, Горбачёв сзади, а Советский Союз безмолвно предоставлял свою плоть на растерзание. Инсталляцию эту я назвал “Распад СССР”.

Моя жена говорила мне, что этот новый сосед - очень даже ничего и скромно намекала на то, что не прочь привлечь его в нашу интимную жизнь. Я тоже замечал жадные взгляды Виталия, обращённые на мою жену. Юля не красавица, в широком понятии данного слова, но взгляду, определенно, есть на чём зацепиться. И вот, я стал всячески зазывать нового соседа к себе, под любыми предлогами. Оказалось, что он падок на зелье и войти с ним в контакт не составило особого труда. Как я уже сказал, язык был создан людьми с целью коммуникации. Вот и здесь, удалось совместить - приятное с полезным!

Мысли Виталия, несмотря на то, что я их с лёгкостью опроверг, всё же осели у меня в голове. И уже на следующий день я начал копаться в документах. В том числе поехал на Дмитровку в государственный архив социально-политической истории, бывший архив института марксизма-ленинизма, где, кстати, работала прекрасная девушка с милым именем Агнесса, которая нередко становилась третьей стороной нашего равнобедренного треугольника.
Я начал прорабатывать тему, которая меня заботила. В моей книге, которую я писал, в данный момент, рассматривался внутрипартийный конфликт двадцатых годов. Так вот, там, несмотря на культ победившего большевизма, не всё было так однозначно. Внутри самой партии существовала серьёзная оппозиция действующему партийному курсу: Рабочая оппозиция, группа демократического центризма, левая(ленинградская) оппозиция, объединённая оппозиция, правый уклон. О разобщении в обществе хорошо пишет Шолохов, в огульно-охаянной, “Поднятой целине”. Не стоит забывать, что совсем недавно закончилась гражданская война и бок о бок приходилось сосуществовать людям, которые ещё совсем недавно ходили друг против друга в атаку. И это только в сказках по мановению волшебной палочки вчерашние враги становятся друзьями. Идут неосознанные воспоминания: - а помнишь? Только вот воспоминания у всех разные. Не было единой духовной скрепы. Ещё к этому можно прибавить новую экономическую политику и последующую за ней коллективизацию, которые создавали в советской России взрывоопасную ситуацию, которая вылилась, в так называемый, большой террор или как пишут некоторые исследователи - второй этап гражданской войны.

Равно, как и народ, так и партия были разобщены и делились на левых троцкистов и на правых хозяйственников. Как говорили в то время в народе - противостояние Давидовичей и Ивановичей. Что было в принципе правдой. Среди левых интернациональных представителей - русских было меньшинство. Позже, практически весь левый блок будет обвинён в троцкистском заговоре и уничтожен.

Так вот, я решил проверить, а насколько монолитен был состав политбюро в девяностом, девяносто первом году и сколько в нём вообще было коммунистов на момент развала СССР. Я поднял партийные списки последнего съезда ЦК КПСС в девяностом году. Для многих персонажей нашей истории ставшего судьбоносным. Именно на данном съезде были высказаны впервые те тезисы, которые в недалеком будущем будут определены, как векторы развития страны в целом. Я обнаружил, что, как и в двадцатых и годах, публика в партии была достаточно неоднородной. Каждая группировка намеревалась удержать разваливающийся Мир по-своему. Наше общество без оглядки неслось с американской горки, за которой был неминуемый, по их мнению, капиталистический рай. Где со старым девизом: кто был ничем, тот станет всем, люди пытались встроиться в резко изменившуюся действительность.

Однако на верхушке решались свои удельные вопросы. По прошествии последнего съезда ЦК КПСС стало очевидно, что удержать Союз в действующем варианте невозможно и последующая акция ГКЧП выглядела абсолютно беззубо. Попытка переосмысления Перестройки на манер армейского переворота доказывает, как раз именно то, что среди коммунистов были здравомыслящие люди, которые пытались сохранить хоть какой-то порядок в стране. Только результаты неудачно проведенной Перестройки, оказались гораздо сильнее по восприятию для обывателей, к тому же подкреплённые искусственно вызванным продовольственным кризисом.

Я больше чем уверен, что Горбачёв действительно ничего не знал о ГКЧП и действительно он был заложником в Форосе. Все-таки на такую авантюру, как ГКЧП, перестроечный реформатор был не способен, от слова - совсем. Опять же, смысл ГКЧП был верен и думаю те руководители Комитета, которые занимались проработкой данного мероприятия были далеко не дураками. Только вот исполнение вышло далёким от того, что ими было спланировано. Возвращение в статус-кво оказалось невозможным.

Каждый раз проходя по Смоленской площади над тоннелем, проходящим под Новым Арбатом я смотрю на табличку, установленную над путепроводом. Три имени первых героев новой России. Я видел сотни раз телесъёмки августа девяносто первого года из того злополучного тоннеля, где решилась история державы и никак не мог понять, как трое молодых людей стали теми самыми зубилами, вбитыми в стену социализма, который вскоре рухнул. Один из этих ребят Владимир Комарь, ветеран афганской кампании, как он мог пойти против страны чьи знамёна, он, совсем недавно защищал. Как рассказывал мне один врач скорой помощи, чья подстанция обслуживала данный район, что все три гибели были абсолютно случайными и ребята были перепиты в усмерть. Даже если принять его слова за правду, то кто же дал отмашку, у кого сыграли нервы? Неужели маршал Язов?  Вряд ли это решалось в тех кулуарах, которые обозревала уже разобщённая и разобранная страна.
На момент последней агонии КПСС действительных коммунистов было в ней меньшинство.  Кем угодно их можно было назвать по воззрениям на происходящие в стране процессы, но называть коммунистами - это в корне было бы неправильно.
И всё же я останусь при своём - утверждать, что коммунисты развалили СССР, по меньшей мере неверно. Те действительные коммунисты, которые оставались у руля партии, всеми правдами и неправдами, пытались изменить сложившуюся ситуацию.

Вскоре, в конце столетия, этим людям всё-таки удастся взять реванш и ввести в большую политику своего человека. При виде которого люди на всём земном шаре будут впадать в ступор и лепетать то ли в страхе, то ли в восторге - Россия или СССР.
Что касаемо Виталия, то больше ничего, даже близко подобного, по данной тематике он не изрекал и подобных инсталляций мы не проводили. Мы стали просто соседями, которые здороваются, изредка встречаясь. А коммунисты всё-таки не виноваты в том, что Союз Социалистических Республик развалился. Они пытались, каждый по-своему, его спасти, что, наверное, в сложившейся геополитической обстановке, было совершенно невозможно...

Сергунина лекция по Менеджменту мне была абсолютно до фонаря, и чтобы как-то себя развлечь, я наблюдал за тем, как двое студентов усердно трудились над оформлением стены соседнего дома, разрисовывая её к наступающим праздникам. Одним из них был Диня Барыкин, по прозвищу Каспер, тщедушный паренёк с тёмной гривой волос. Несмотря на его видимую безобидность и даже можно сказать беззащитность, наглее человека я в жизни не встречал.
Рьяность с какой Каспер разрисовывал стену свидетельствовала о его явной заинтересованности. Скорее всего Каспер с приятелем таким образом закрывали очередной хвост с прошлой сессии.
Моя соседка по парте Вика усердно склонилась над тетрадкой и с прилежанием свойственному хорошистам, беглым, но красивым подчерком набрасывала за Сергуней конспект. Для меня же её лекция превратилась в один сплошной бубнёж. Позади Вики сидел Гога, парень по физическому развитию ушедший далеко, а по умственному заканчивавший восьмой класс средней школы. Говорят, в университете он оказался благодаря маме, которая была хорошей подругой декана.

Краем глаза я заметил, что Гога ковыряется в Викиной сумке. Он извлёк из неё пачку каждодневных прокладок. Заметив мой недоумённый взгляд, он подмигнул мне и дебильно улыбнулся. Отношения с Гогой у меня были скорее нейтральные. Иногда он мне казался полным кретином, иногда его дурачества действительно забавляли. С Викой у меня никаких отношений не было, хотя мне казалось, что она на что-то рассчитывала. Я покрутил пальцем у виска и опять отвернулся к окну. Каспер по-прежнему корпел над изображением георгиевской ленточки.
Услышав нарастающий позади меня смех, я обернулся. Гога лежал в слезах и давился смехом. На Викиной спине, промеж лопаток, была приклеена прокладка. Бедная Вика так была увлечена конспектированием, что ничего не почувствовала. Надя Константинова заржала в голос, словно лошадь, указывая пальцем на Вику:

 – Бирюкова, крылышки расправь!

Теперь вся аудитория пялилась на Вику, которая безуспешно барахталась, пытаясь сорвать со спины прокладку. Лицо её залил багрянец. Я сорвал с её свитера эту проклятую прокладку и присобачил её на лоб Гоги. Гога резко перестал смеяться. Вика закрыла лицо руками и расплакалась. Аудитория замерла в ожидании продолжения событий. Я не был поборником морали или доблестным рыцарем Айвенго, защищавшим Викину честь, но я хорошенько вмазал Гоге с правой, точно в глаз. Гога покачнулся на стуле и завалился на спину. Сергуня к тому моменту уже прервала лекцию, и возмущенная тем фактом, что посеянные ей семена знаний упали мимо благодатной почвы наших мозгов, не вдаваясь в детали, выгнала нас с Гогой за дверь.

- Ну и дурак ты, Ефимов, - сказал Гога. - Теперь мы у Сергуни в жизнь экзамен не сдадим.
- Ты сам начал, зачем ты Вике прокладку эту приклеил?
- Да хер знает, скучно было.
- В принципе не спорю - весело вышло, но если бы только мы с тобой над этим поржали это одно, а так, над ней вся аудитория пёрлась, а это уже зашквар.
- Есть такое, согласен!
- Чего теперь делать-то будем?
- В смысле, с Викой что ли?
- Пофиг на Вику, мы с тобой. Не хорошо вышло, за мной косяк. Слушай, там у нас после Сергуни по расписанию Финансы и кредит, Телегин никогда не отмечает присутствующих. Может, давай побухаем?
- Идея! А чего, вдвоём что ли?
- Там, на улице, Каспер художества ваяет к праздникам. Я думаю, что он тоже будет не против.
 

Каспер был не против. Дорисовав кусок георгиевской ленты он бросил кисточку в банку.
- Эй, ты куда?- спохватился его товарищ по изобразительному искусству, - мы же ещё не закончили.
- Я, своё дорисовал, остальное, ты.

Денег у Каспера не было, и я скинулся за него. Собрав деньги в охапку в магазин пошел Гога, как обладатель самого представительного фейса, тянущего на половозрелость.
- Сигарет мне ещё купи, деньги верну, - крикнул Каспер вслед Гоге.
Каспер нагло врал. Он никогда не возвращал денег, вещей или чтобы он у кого не брал. Гога вернулся с тремя бутылками пива и пузырем водки. Касперу он бросил пачку Явы.
- А чего чмошные такие? - вместо спасибо заявил Каспер.
- На какие хватило, - грозно зыркнул на него Гога.

Уводя зелёнку вниз к набережной, откуда в особенно жаркие деньки тянуло свежестью, в низине расположился парк. Там мы и забухали.
- За нас с вами - за хуй с ними! - возвестил Каспер и тут же выпил, никого не дожидаясь.
Мы с Гогой переглянулись, вяло чокнулись и тоже выпили.

Сложно сказать, когда именно что-то пошло не так. То ли, когда мы допили первую и у Гоги нашлись деньги на вторую, то ли когда Каспер сказал, что его задолбала эта “сосисочная тусовка” и надо выписать баб. Где-то в промежутке между этими двумя событиями я начал выпадать из реальности и целые куски памяти просто обнулились, стерев ненужные мегабайты. Лишь короткие вспышки, как мигающие новогодние гирлянды, разноцветными огоньками подсвечивали действительность. Каспер дебильно лыбился и постоянно звонил по телефону каким-то бабам. Гога пил молча.
- Заебца, есть тёлки, - сказал Каспер. - Ехать только надо…

Далее последовал провал. Меня полностью поглотила чёрная дыра безвременья.

В глазах ещё стояла муть, оглядевшись, я понял, что сплю не дома, а на скамейке какой-то станции. На улице уже было темно, остановка подсвечивалась снизу светом фонаря отражающемся от сырого асфальта. Я попытался припомнить куда делись Каспер с Гогой, но так и не смог. Пошарив по карманам, я не нашёл ни бумажника, ни сотика. Вырисовывалась не самая приятная картина: я был один, хрен знает где, без денег и без документов, да ещё и с похмелья.
Электрички на этой станции останавливались в лучшем случае раз в полгода и то только по правительственным праздникам. Вокруг небольшой платформы с двух сторон чёрной тенью нависал лес. Было совершенно не понятно для кого здесь могла останавливаться электричка, разве, что только для волков с медведями. Неприятно моросил студеный дождь окончательно вышибая из меня дух. Станция называлась “Сорок четвертый километр”. Об этом гласила наполовину стёртая табличка. Стенд с расписанием был наполовину оборван, но даже если бы он был цел, то от него было бы мало пользы, так как часов у меня не имелось.

Надо же было так нажраться. Как последнее чмо и телефон похерил и кошель. Была конечно слабая надежда, что вещи остались у Гоги или у Каспера, впрочем, если что-то осталось у Каспера - этого уже не существовало материально, а было преобразовано в деньги, которые в свою очередь были потрачены на сигареты и пиво. Самое поганое это то, что и винить некого сам виноват, от начала и до конца. Сам заварил эту кашу. Да, Гога стебанул Вику, так и чего? Мне она даже не нравится. Зачем было устраивать этот рыцарский поединок за её честь? Сам же Гоге предложил бухнуть, сам позвал Каспера хотя прекрасно знал, что он ходячий пиздец! В общем, куда ни глянь - сплошь сам виноват.

Послышался шум приближающегося поезда, в размеренном дождевом шуршании раздался тягучий гудок. Двери распахнулись, и я вбежал в тамбур. Вагон был пуст. Раздался хрип динамика. “Станция конечная, просьба освободить вагоны, поезд следует в депо”. Ночевать в депо тоже мало приятного, здесь по крайней мере всё-таки была ещё хоть какая-то надежда. Внутренний хронометр подсказывал мне, что несмотря на темень, времени ещё на самом деле было не так много.
 

Жребий был брошен, и я вновь оказался на платформе. У дальнего её края шла девушка, которая единственная вышла на этой станции. Появился шанс разрешить хоть какие-то мои вопросы. Сколько времени, когда следующая электричка. Девушку я нагнал, когда она уже спускалась по железной лестнице.
- Девушка, остановитесь пожалуйста.
Она остановилась. Лицо её внешне оставалось спокойным и только глаза поблескивали нервным огоньком.
- Я вас слушаю, - она попыталась улыбнуться.
- Слава богу! Я здесь встретил живого человека.
- А что, до этого встречали только мертвых?
- Не в этом плане. В смысле хоть кого-то встретил.
- Вы в том плане, что здесь глушь?
- Да.
- Ну это только на первый взгляд. За этой лесополосой посёлок, а там за тем леском деревня, в которой я живу.
- Скажите, вы не в курсе, когда следующая электричка до Нары?
- До Нары? - удивилась девушка. - Так отсюда прямые не ходят. Это только с пересадкой в Бекасово, а туда сегодня уже электричек не будет. Они вообще ходят раза два в день, странно, что вы вообще из Нары сюда добрались. У вас здесь родственники живут?
- Нет, я случайно сюда попал. А может такси можно как-то вызвать?
И я с досадой похлопал по карманам понимая что ни телефона, ни денег у меня нет, а выпрашивать у девушки телефон и деньги на этой забытой богом платформе среди леса, вполне могло быть ей сочтено за разбойное нападение.
В ответ девушка только пожала плечами.
- Мне пора, пока я совсем не вымокла, - как-то неуверенно сказала она, словно ожидая продолжения.
Тут я заметил, что она одета совсем не по погоде. Лёгкая блузка, черная юбчонка чуть выше колен. И тут, то ли алкоголь, ещё бродящий по крови, то ли некая безысходность подтолкнула меня к следующим словам:
- Может я провожу вас, а то в такую темень через лес, одной…
- Я привыкшая, почти каждый вечер хожу так.
Я ничего не понял. Она вроде не отказала, но в то же время и не согласилась. Возможно ей было менее боязно идти через лес одной, чем с каким-то левым парнем и от которого ещё вдобавок разило перегаром.
- Проводите, - сказала она, чуть опустив глаза, развернулась и осторожно, чтобы не запнуться начала спускаться по лестнице, которая, словно специально была построена для того, чтобы люди ломали себе ноги.
- Подожди, - сказал я снимая куртку. – На, возьми.
Девушка с благодарностью в тёмных глазах взяла мою ветровку и накинула её себе на плечи.
- Меня Настя зовут, - сказала она.
- Саня, - отозвался я.

По узкой тропинке мы прошли мимо кустов и вошли в тёмный перелесок. Если на платформе с одним горящим фонарем я чувствовал себя как-то защищённым, принадлежащим к этой цивилизации, то оказавшись в тёмном лесу мне стало не по себе. Я зябко передёрнул плечами и поёжившись пошагал за Настей, которая порывшись в сумочке, достала фонарик и светя себе под ноги уверенно зашагала по тропинке.

- Насть, а чего тебя не встречает никто? Ну парень или муж?
- Ни парня, ни мужа у меня нет, - отозвалась, не оборачиваясь Настя, - а отец занят. Так что приходиться самой.

Хмель если и оставался в голове, то он окончательно рассеялся. Без куртки было ощутимо свежо и я, потирая себя по плечам, молча шёл вслед за Настей. Энтузиазм и то шальное влечение навстречу приключениям, которые я ощутил на станции “Сорок четвертый километр” видимо улетучились из моего организма с последними остатками алкоголя. Теперь я чувствовал себя невероятно уставшим и замёрзшим. Голову одолевали разные сомнения.

Зачем и куда я иду? С какой целью? Ну доведу я её до крыльца и что дальше? Она скажет спасибо и адью! А чего ты хотел бы, чтобы она вот так перекинувшись с незнакомцем парой слов пустила его в дом? А если я действительно бандит какой? Впрочем, она согласилась, чтобы я её проводил, значит не боится меня. Я оглянулся назад и ничего не увидел, кроме силуэтов деревьев, выделяющихся из тьмы.
 

- Ты сказала, вроде, рядом деревня, -  поравнявшись с Настей спросил я.
- Осталось чуть-чуть. Это в темноте кажется что долго.
Только в тот момент до меня дошло какой я на самом деле распоследний мудак. Потащился за каким-то хером провожать девчонку, которую я даже не знаю и потом мне придётся переть назад одному.

Сегодня я просто в ударе. Сначала заступаюсь за Вику, которая мне параллельна, потом веду через лес девушку Настю, поддавшись идиотскому порыву. Я сегодня прям Дон Кихот. Защищаю обиженных и помогаю нуждающимся. Сам президент мог бы мной гордится. Какой хороший парень Александр, куда деваться, мать его, придурок конченый!

Ко всему прочему веселью я почувствовал, как захлюпал правый ботинок. Наполненный водой он идеально дополнял картину этой нелепой комедии, последним куском пазла лёг в полотно этого долбанного дня.
- Ты, наверное, думаешь про меня, что за придурок? Поплёлся меня провожать, наверное, на что-то надеется.
- Нет, я так не думаю.
- Честно говоря у меня не самый хороший денёк. Моя удачливость посылает меня в жопу. Я как пьяный сапер на минном поле - каждый мой шаг закачивается взрывом.
- Ты жалеешь, что пошёл меня провожать?
- Нет, ни в коем случае, просто сегодня со мной всякая хуйня творится, прям злой рок.
В этот момент кто-то пронзительно закричал. Крик был не такой, какой бывает от боли или от страха, а наполненный полнейшей безысходностью, так наверное кричит человек, который видит, как на него на полном ходу несётся фура и он ничего не может сделать.
Очко моё моментально сжалось, сердце провалилось куда-то вниз живота и неровно там закопошилось. Сам того не заметив, я машинально схватился за Настину руку и так её сжал от страха, что она взвизгнула.
- Ой, пусти, ты чего?
- Ты что ничего не слышала? - сказал я дрожащим голосом.
- Что слышала?
- Ну крик этот душераздирающий, аж мурашки по коже.
- Может тебе куртку отдать?
- Нет, просто мне, наверное, показалось.
- Ладно, не загоняйся - тебе не показалось. Это действительно был крик, - спокойно сказала Настя, будто мы шли не по тёмному лесу, а среди дня по Красной площади.
- И что тебя это нисколько не пугает?
- Я уже привыкла.
- И кто это мать его? Какой-нибудь местный придурок, которому нравится пугать запоздалых прохожих.
- Это призрак Сашки, парня которого сбил грузовик. Он каждый вечер кричит, не может никак успокоиться, бедняга.
- Это ты меня сейчас стебёшь что ли так?
- Ты не заметил разве, мы по кладбищу идём.
Настя посветила по сторонам фонариком. И действительно, стоявшие плотно по бокам деревья чуть расступились в стороны и поредели. Жёлтая точка фонарного луча выхватывала вокруг нас металлические квадраты оград, кресты и надгробия. И если до этого момента сердце моё шевелилось внизу живота, то там теперь оказались все мои органы, а сердце выпрыгнуло из тела нафиг будто и не было его вовсе. Лесная тропинка, по которой мы шли теперь стала кладбищенской. Я вновь наступил на мину и она подо мной рванула.
- Ты чего побледнел, тебе плохо? - заглядывая мне в лицо спросила Настя.
Я смотрел на неё и пытался отыскать в ней признаки начинающегося разложения или как у неё проступают клыки или как её лицо превращается в волчью морду, но Настино лицо оставалось по прежнему достаточно милым.

- Ладно, чего ты так напрягся? Смотри не обделайся. Стебаюсь я. Смешно же, видел бы ты себя!
- А кто это кричал, тогда?
- Дурачок, ты не разу не слышал, как филин кричит?
- Серьезно? - выдохнул я.
- Ну, да.
И сердце и другие органы у меня вернулись на прежние места. И мы зашагали дальше. Я смотрел себе под ноги стараясь не вертеть головой.
- И что не страшно вот так каждый раз через кладбище ходить?
- А чего мёртвых боятся? Они своё зло унесли с собой под землю. Живых надо бояться, - сказала Настя и заглянула мне в лицо и мне показалось что её тёмные глаза как-то по особенному сверкнули. И я стал бояться живых. Я стал бояться Настю.
- Ну что ты такой сыкливый провожатый оказался? Филина, блин, испугался - что за парни пошли? Получается не ты меня провожаешь, а я тебя.
- Прости, что-то я действительно стреманул.
- Я тебя специально, ради прикола, провела по кладбищу. На самом деле я здесь не хожу. Тропа проходит в стороне от кладбища.
- Ничего не сказать, подловила. Я реально пересрал.
- Знаю, видел бы своё лицо. Ты был похож на привидение.
- Могу себе представить!

Вскоре кладбищенские ограды вновь сменились кустарниками, а за ними проглянулась поляна на которой стоял деревенский дом с чёрными провалами окон.
- Ну, вот и пришли.
- Ты же говорила, что здесь деревня?
- Была раньше. Идёт расселение, здесь хотят построить мусоросжигательный завод. Один наш дом остался, остальные все снесли.
 

Наступил момент истины. Или она впустит меня в дом или отошьёт и тогда обратная дорога по лесу мимо кладбища, причём без фонаря. Однако она же всё это прекрасно понимала. И зачем-то согласилась пойти со мной. Ничего не оставалось кроме как идти ва-банк. Терять было абсолютно нечего. И тогда я выдал любимую фразочку Каспера: дай закурить, а то так бухнуть хочется, что поебаться не с кем… Правда в моём варианте она звучала более благопристойно.
 

- Насть, не сочти за грубость, но нельзя ли стакан воды, а то так есть охота, что переночевать негде!
- Конечно, неужели ты подумал, что я отпущу тебя одного на ночь глядя через лес, чтобы ты ночевал на платформе?
- И, что так вот пустишь незнакомого человека к себе в дом?
- А что здесь плохого? Пущу. Ты странник, заплутавший в ночи, и я с радостью предоставлю тебе кров. Тем более ты вызвался меня проводить, хотя понимал, что шансы на то, что я приглашу тебя к себе минимальны.
- В общем-то да, но ты не боишься, что я окажусь каким-нибудь маньяком?
- Да ты филина испугался, маньяк!
- Но ведь было же реально стрёмно, к тому же, мы маньяки, народ с нежной нервной структурой.
- Ладно, маньяк, на крыльце будем мёрзнуть или в дом войдем?
- Папаня твой возражать не будет?
- Его нет дома. Он собирался сегодня на ночную охоту. Думаю, вернётся только к утру.

Внутри дома было темно, как в танке и стоял кисловатый запах деревенского жилища. Настя щёлкнула выключателем, но тьма не рассеялась.
- Опять где-то линию оборвало. Я сейчас.
Я видел только хаотичное метание желтого луча фонаря. Затем передо мной из темноты выплыла Настя, освещённая красноватым сияниям зажжённых свечей. От испуга я даже немного вздрогнул. На самом деле складывалась патовая ситуация. Назад возвращаться был не вариант. Ещё раз проходить через этот Мордор, мне совершенно не улыбалось, но и то, что происходило здесь, меня почему-то жутко напрягало. Не знаю почему, но несмотря на всю естественность и непринуждённость ситуации мне это всё казалось странным и наигранным. Я ощущал себя мухой, попавшей в паутину.
- Пойдем, поедим, - позвала меня Настя.
 

Я уселся за небольшой стол, накрытый липкой клеенкой. Всё внутри дома по- крайней мере в потёмках казалось сжатым, маленьким и напоминало склеп. Гуляющие тени в отсветах свечей добавляли готичности. Настя стояла ко мне спиной и возилась около плиты. Синий цветок конфорки, расцветший в полумраке, возвращал меня в реальность и напоминал о цивилизации.
 

Настя поставила передо мной тарелку жареной картошки с салом, положила пучок зеленого лука и водрузила на стол пузатую бутыль с тёмной жидкостью.
- Приятного аппетита! - в неярких свечных отблесках её глаза казались настолько тёмными, что создавалось впечатление будто их вовсе нет.
- Мне, это, - щёлкнул я по бутылке. - Лучше не стоит, а то я и так нехило набрался сегодня. Боюсь на старые дрожжи прошибёт, плохо будет.
- Не будет - это сливовая настойка. Отец её по старинному рецепту делает.
- Ну, если по-старинному, то действительно можно.
Я начислил себе полстакана пахучей настойки и зажевал луком.
- Ну, как пошла настоечка?
- Замечательно, а ты, что не будешь пить?
- Нет, отец не одобряет. Он не любит, когда девушки выпивают или курят.
- Это правильно, твой батя мыслит. Вон, возьми у нас в универе. Все сыкухи с цыбарками во рту шастают - смотреть противно, это не говоря о том, что могут перепить любого пацана. Напьются и ходят пилотками торгуют, отсюда половая распущенность.
Казалось с языка моментально слетает любая мысль материализовавшаяся в голове. Я не заметил, как стал расслабленным и лёгким. Даже полумрак рассеялся и дом мне больше не казался склепом. Я выпил ещё стакан этого волшебного эликсира, превращающего обыденность в пряничный мир. Про еду я уже и забыл, картошка так и осталась не тронутой. Голова стала лёгкой, а мысли порхали в ней словно бабочки. Я в очередной раз потянулся к бутылке, но Настя уже убрала её со стола.
- Тебе уже хватит. Зелье подействовало.
 

Звуки стали приглушёнными, а мир причудлив и сказочен. Настя распустила волосы и расстегнула блузку. Взяв за руку, она повела меня в тёмные недра своей пещеры. Шаг за шагом я погружался во тьму, свет еле долетавший из кухни медленно таял и вскоре совсем исчез. Я больше не принадлежал себе. Целиком и полностью моё тело было во власти этой женины.

Страх в этом мире не существовал. Было только безумное желание, необузданная похоть.
Опрокинувшись на спину, я потянул за собой Настю и, мы стали единым организмом. Сознание, как неисправная лампа дневного света работало вспышками. Настино тело преломлялось и изгибалось, оно казалось змеиным. Настя билась в диком припадке, словно на шабаше. Она скакала на мне, как чёрт на Вакуле в рождественскую ночь. Я отчетливо видел, как за её спиной заливается яркое зарево. В чёрные провалы её глаз утекала моя жизнь и я ничего не мог с этим поделать.
 

- Твоё сердце теперь моё, - сказала она и засмеялась и смех её звонким переливом пронёсся по всему дому и унёсся далеко за его пределы. Яркое зарево освещало её лицо, она улыбалась, огонь ласкал её кожу сжигая нас заживо.
Руки её вошли в мою грудь, как в кисель и она достала бьющееся сердце и вытянув руки она держала его над моим лицом. Черная кровь капала большими каплями заливая мне глаза. Густые шлепки облепляли мне лицо пока я не перестал видеть. Я чувствовал, как она заталкивает мне в рот ещё бьющееся теплое мясо и как мой рот наполняется медной влагой…
 

До моего сознания, донёсся перестук колес. Шелест листвы. Странный голос сверху. Моё тело сотряслось словно в конвульсии, что-то щекотало подбородок и шею. Звучащие слова постепенно начали материализовываться и декодироваться моим мозгом.
- Парень, ты живой? Просыпайся. Земля студёная ещё отморозишь себе всё на хер.
Голос был мужской, грубый, с прокуренной хрипотцой.
Я разлепил глаза и где-то высоко над собой я увидел серое небо и вдруг это небо заслонила голова, огромная и бородатая.
- Ну наконец-то пришёл в себя, а я уже думал, что кони двинул! Давай, поднимайся. Сейчас дождь скоро опять пойдет, мне надо ещё успеть на электричку до Бекасово.
Сознание медленно возвращалось ко мне, выстраивая пазл реальности. И вместе с реальностью начала выстраиваться рваная картинка вчерашнего вечера. Я вздрогнул и подскочил оглядываясь по сторонам, жадно хватая сырой апрельский воздух, которого мне так вчера не хватало.
 

- Парень, ты наркоман что ли?
Я лежал в траве, в стороне от тропинки, которая вела на платформу. За редким ельником виднелся бетонный каркас станции. Одежда была мокрой то ли от росы, то ли от того, что я обоссался и противно прилипала к телу. И тут я вспомнил весь кошмар вчерашнего вечера. Я распахнул куртку, стянул свитер, футболку. Мужик стоявший рядом со мной очумело глядя на моё неистовое обнажение в испуге отшатнулся.
- Эй, ты чего гомик что ли? Я это не по этой части.
Я водил рукой по грудной клетке там, где вчера была тёмная дыра, но никаких следов не было, а под рёбрами неистово колотилось готовое выпрыгнуть из груди сердце.
- Фуф, на месте, - тяжело выдохнул я.
- Что на месте? - осторожно поинтересовался мужик.
- Сердце на месте.
- А где оно у тебя ещё должно быть? Ты часом не психический?
- Нет, нормально всё мужик - жить буду. Перепил вчера знатно, башка не на месте.
- Понятно, - мужик понимающе качнул головой.
Я поднялся из кустов. Кроссовки и штаны до колен все были перепачканы в засохшей грязи .
- Это где тебя, брат, носило? В говне по уши весь.
- В деревню ходил, девчонку провожать.
Мужик снова посмотрел на меня недоверчиво.
- Парень, ты точно не психический, какая деревня?
- Здесь недалеко, за кладбищем.
- Ты с синькой-то завязывай, а то бельчонок по ходу уже из дупла начал высовываться. Здесь на двадцать километров никакой деревни нет и то она в другой стороне. А кладбища и подавно здесь никогда не было.  Была здесь деревня, но её снесли ещё лет пятьдесят назад от неё только поляна осталась.
- Как так?
- А вот так, - улыбнулся мужик. - Пить надо меньше!
 

Неужели всё приснилось? Да здорово меня накрыло. Прав мужик - с синькой надо подвязывать, а то так кукушка в край съедет. Получается я на автопилоте сошёл на этой платформе, пошёл поссать в кусты, да и завалился здесь спать. Я принюхался к штанам, так и есть - воняло мочой.
 

- Чо, обделался? - с сочувствием спросил мужик.
- Есть, децл.
- Парень, ну ты как, в себя то пришёл, нормально всё?
В ответ я качнул головой.
- Тогда я пошёл, а то через десять минут электричка придёт, надо на неё успеть, а то до следующей, как до Китая раком!
- Мне тоже на неё надо. В Бекасово пересяду до Нары.
- Пойдём тогда.
 

Он помог мне подняться, и мы вышли к платформе. Всё тело разваливалось на мелкие запчасти. Было такое ощущение словно меня действительно хорошенько отымели, вывернув наизнанку. Сразу всплыло в памяти подсвеченное языками пламени Настино лицо. Но сейчас это всё уже было настолько далеко и разлетелось на разрозненные и несвязные воспоминания. Днём это место выглядело не столь зловеще и заброшенно. За небольшим перелеском виднелся завод. Доносилось его мерное гудение, из труб валил густой дым, раздавались чьи-то голоса. Ничего больше не напоминало о вчерашнем кошмаре.

Подъехала электричка. Мы зашли. Я стрельнул у мужика пару сигарет и остался в тамбуре. За стеклом, на котором было нацарапано РЭП-КАЛ, пролетал зеленой стеной весенний лес. Я закурил и дым тёплой волной проникая в лёгкие, дурманом наполнил голову. Все страхи остались в прошлом на этой забытой Богом станции. Электричка уносила меня прочь от этого гиблого места в реальный Мир, где не было никаких ведьм и лесов, наполненных кричащими призраками. Туда, где всё было привычно и знакомо и самым инфернальным существом был распиздяй Каспер. Докурив сигарету, я прошёл в вагон и отыскав свободное место уселся около окна.

- Ни фига себе ты дал! – восхитился Каспер, когда я рассказал парням о своих ночных приключениях.

Мы сидели в кафе неподалёку от универа. Каспер и Гога потягивали пиво, а я скромненько прихлёбывал кофе.

- Ну ты дал Санёк, - сказал Гога. – Вроде бы рядом был, а потом бах и как сквозь землю провалился. Мы с Каспером всю станцию прочесали пока тебя искали.

- Не поверишь, мне даже стало страшно.

- Нет, Каспер, не поверю! – усмехнулся я.

- Я серьёзно, сотик твой у меня остался, а рюкзак у Гоги, а ты такой сквозанул непонятно куда, без денег и документов.

- Ты после второй бутылки что-то совсем расклеился, - сказал Гога. – Поэтому реально как-то стрёмно за тебя было. Ну мы к ментам, тогда пошли, кое-как им обрисовали ситуацию. Посмотрели по камерам и увидели, как ты садишься в электричку до “Крестов”.

- Ага, стоишь такой, а потом фигак и ломанулся в эту электричку. Видимо совсем дошёл до кондиции. Твои родаки весь сотик оборвали, но я тебя отмазал, сказал, что ты набухался и у меня остался ночевать. А прикинь с тобой реально что-нибудь случилось?

Мы с Каспером вышли из кафе, а Гога забежал в сортир. И в этот момент я увидел Настю. Сначала я подумал, что это мне показалось и зажмурился, но, когда я открыл глаза Настя по-прежнему стояла через дорогу от нас и улыбалась. Я посмотрел на Каспера, но он пытался прикурить сигарету уворачиваясь от ветра.

- Смотри, - толкнул я Каспера, - вон там, та девчонка, про которую я рассказывал.

- Где, я никого не вижу.

- Через дорогу.

- Братан, ты параноишь, нет там никого, - Каспер принялся вновь сражаться с ветром и пламенем.

Настя махнула рукой, подзывая меня к себе. Ничего не соображая я рванул с места и побежал к ней. Сзади неотчётливо до меня долетел окрик Каспера.

- Саня, стой, грузовик!

Крик Каспера заглушил мощный гудок несущегося на всех парах грузовика. Я видел через лобовое стекло испуганное лицо водителя. Но что-либо предпринять он уже не мог. Мой крик шёл откуда-то сбоку. Я его слышал будто со стороны и этот голос мне больше не принадлежал…

Хобби моим, в то время, было восстановление развенчанных героев социалистической эпохи. То есть, я шёл от обратного. Например, в каком-нибудь журнале выходила обличительная статья про недавнего советского героя, выставляющая его в неприглядном свете, мол, никакой он на самом деле не герой, а орудие пропаганды, а я пытался, как мог, восстановить его моральный и патриотический облик. Многие из вас, наверняка, помнят страшные постперестроечные лозунги, вроде: не было никакого Сашки Матросова и не накрывал девятнадцатилетний пацан своей грудью дзот. Мол, так, шёл пьяный и поскользнулся. Ведомые западной пропагандой, отечественные печатные органы не могли представить себе красноармейца, иначе, как, разгуливающим хорошо поддатым по линии фронта. Как бы по-другому советские войска могли взять Берлин?! Естественно, только с похмелья или пьяные.

Страшное время было. Так вот, я и занимался тем, что восстанавливал попранный облик советских людей, которые не щадили своей жизни на благо Отечества. Конечно я делал это чисто для себя. Никакой речи, тогда, о публикациях моих работ, естественно и не шло.

В поисках очередной идеи я пролистывал военные журналы. В журнале “Звезда” мне попалась статья c кричащим заголовком “Гибель Чкалова - преднамеренное убийство”. В ней, её автор - Вадим Никонов, излагал истинную суть дела гибели легендарного лётчика. Хоть эта статья и не отвечала критериям моего поиска, я начал её читать и не заметил, как втянулся.

По мнению Никонова, Валерия Чкалова, устранили по приказу Лаврентия Берии, который видел лётчика своим соперником за пост наркома внутренних дел. Именно по приказу Берии подстроили авиакатастрофу на аэродроме имени Фрунзе, во время испытательного полёта одномоторного истребителя-моноплана И-180, в результате которой, погиб Валерий Чкалов. Далее, Никонов, подробно описывал технические характеристики самолета, на котором совершил свой роковой полёт Чкалов. Согласно выпускным актам завода Поликарпова, испытательный вариант И-180 имел на выпуске порядком ста девяноста дефектов. Знал ли о них Чкалов перед полётом? Этим вопросом задавался в своей статье Никонов. К слову сказать, на подобной модели самолёта в сентябре тридцать девятого года погиб лётчик Томас Сузи. По основной версии из-за отказа маслорадиатора. По замыслу Поликарпова, главного конструктора завода, Чкалов, должен был произвести первый и самый дорогой, по оплате, полёт. Далее самолёт переходил к лётчику Супруну, который погибнет при невыясненных обстоятельствах в июле сорок первого года.

После гибели Чкалова была создана комиссия по расследованию обстоятельств катастрофы. Которая постановила, что машина, пилотируемая лётчиком, потеряла управление в результате переохлаждения двигателя. В тот день, пятнадцатого декабря, температура воздуха была минус двадцать четыре градуса. По некоторым данным Поликарпов, из-за погодных условий, лично отговаривал Чкалова не совершать испытательный полёт, за что и был отстранён от испытаний, но по-прежнему, наравне с Чкаловым, оставался ответственным за испытания самолёта. Ещё одним важным моментом, по мнению Никонова, было то, что на самолёте отсутствовали жалюзи, которые были на проектных макетах.

Чкалов до последнего момента управлял неисправным самолётом и сумел избежать падения на жилые бараки в близи аэродрома. Совершив аварийную посадку в районе современной Магистральной улицы. Самолёт задел провода, что помешало плавной посадке. В результате чего Чкалова выкинуло из кабины и он, ударившись о моток электрокабеля, получил травмы не совместимые с жизнью. Скончался лётчик в Боткинской больнице, спустя два часа после катастрофы. По некоторым свидетельствам, последними его словами были: в случившимся прошу никого не винить. Сам виноват…

В результате расследования гибели Чкалова начались массовые аресты в авиапроме. Начальник главка авиапромышленности Беляйкин был осужден на пятнадцать лет, но вышел через пять и на следующий же день был убит в своей квартире при невыясненных обстоятельствах. Так же, сроки получили заместитель Поликарпова, Томашевич; директор завода номер сто пятьдесят шесть, Усачёв и начальник Лётно-испытательной станции полковник Порай. Очень странной выглядела гибель инженера Лазарева, который непосредственно отвечал за испытания. После ареста его отпустили и в тот же день он погиб под колёсами электрички. Вообще, без каких-либо следов, исчез бортмеханик Кулагин. Именно Лазарева и Кулагина, Никонов, считал исполнителями воли Лаврентия Павловича.

Когда я закончил читать статью был уже первый час ночи. За окном стояла непроглядная темень. Статья меня взволновала. Слова из неё мелкой мозаикой осторожно укладывались у меня в голове. Захотелось курить, но оказалось, что я так погрузился в чтение, что выкурил всю пачку. Я залез в шкаф, на кухне, где отец обычно прятал заначку от матери, но и там было пусто. Ничего не оставалось, кроме как, спуститься за куревом в чудо капиталистического прогресса - коммерческий круглосуточный ларёк. Три фонаря стоящие вдоль моего дома на Большевистской улице, исправно светившие при кровавых “коммуняках”, при новой демократической власти, светить принципиально отказывались. Возможно они были готовы освещать дорогу только тем людям, которые шли по Большевистской улице к коммунизму?
Купив сигарет, я возвращался через детскую площадку. В темноте высились: горбатая горка и загадочные силуэты мухоморов. Неожиданно, у меня за спиной скрипнули качели.

- Дружище, выпить не хочешь? А то мне одному уже не лезет, - раздался голос за моей спиной.
Я присмотрелся к сидящему на качелях человеку. Он был довольно молод и, как мне показалось, уже достаточно пьян.

Всё больше живя на свете, я убеждаюсь, что над нашей судьбой есть некая высшая сила, которая направляет её в нужную сторону. Несколько лет спустя, той ночной встречи, весной девяносто пятого, при штурме Гудермеса, та же, высшая центробежная сила направит меня в нужную сторону - в обход дома, а гвардии сержанта Молодцова поведёт прямиком через двор, где он и найдёт свою гибель.

Что-то витало в том душном, ночном воздухе, какая-то энергетика, которую трудно передать словами. Мы выпили и закусили шоколадным батончиком. Это сейчас они в каждом магазине, а тогда они только появлялись, как и многие другие новомодные веяния “загнивающего” Запада.

Новый знакомый представился Кирилловым Вячеславом Андреевичем. Бывшим студентом того же самого факультета истории РГСУ на котором учился и я. Но это было не последним совпадением в наших биографиях.  Сейчас, глядя сквозь муть прожитых лет, я убеждаюсь, что той ночью я видел своё кармическое отражение. Матвей Васенчук, с которым мы под плотным пулемётным огнём, пересекали проспект Победы в столице Ичкерской республики, рассказывал мне, что каждый человек на Земле, создан в нескольких экземплярах и что они рассеяны по свету, но иногда в системе распределения случаются сбои и двойники сходятся лицом к лицу. Так, Матвей утверждал, что при штурме ЖД вокзала он стрелял в самого себя. Васенчук разбился насмерть, сразу после демобилизации, на новенькой семёрке, подаренной ему отцом.  
Пил Слава в одиночку, в незнакомом районе, впервые в жизни. Повинуясь некоему импульсу, он, пошёл гулять по городу и забрёл в наш район. Здесь же он решил и выпить, но водка не пошла, и он увидел меня и предложил мне составить ему кампанию. Вячеслава убьёт шальной пулей при штурме “Дома Советов”. По злой иронии и я был там, среди его защитников и может именно моя пуля оборвала жизнь моего кармического двойника.

Уже изрядно захмелев я рассказал Славе про статью из журнала, которую я прочитал. Удивлению моему не было предела, когда он сказал, что именно он и является автором данной статьи и бутылка водки, которую мы распивали была куплена на остатки гонорара за статью. Такое бывает в жизни редко, больше того я скажу, что в моей жизни больше такого не было. Та ночь осталась поистине волшебной. Впрочем, у каждого человека случаются такие ночи, когда некое магическое полотно вплетается тонкой нитью в ткань повседневности. 

Слава рассказал мне, что всё так и было, что Чкалова вероятнее всего устранили по приказу Берии, который тогда шёл на верх и видел в Чкалове, которому Сталин предлагал пост наркома НКВД, который позже и займёт Берия. Отчеты о гибели лётчика были фальсифицированы. Испытуемый Чкаловым самолёт И-180 был исправен и все те недостатки о которых говорилось в отчётах комиссии, были устранены. О чём свидетельствовала дневниковая запись сгинувшего в лагере Усачёва, который своей вины так и не признал. Эту записку Славе передал сын Чкалова, Игорь. Откуда она у него взялась, он не знал, но почему-то не сомневался в её подлинности.  В записке Усачёв сообщал главному инженеру Лазареву, что все неполадки, которые возникли при тестировании самолёта устранены и, что немаловажно, на аэродроме в Филях, на территории завода имени Хруничева, пробный полёт совершил младший лейтенант Спиваков. Имя Спивакова по мнению Славы наравне с Лазаревым и Кулагиным, которых он считал исполнителем воли Берии было самым загадочным. Больше в каких-либо лётных испытаниях лейтенант не участвовал. Вероятно, руководство завода решило всё-таки перестраховаться и перед полётом именитого летчика, провела испытание машины неофициально. Сразу после гибели Чкалова, Спиваков был переведён на дальний Восток, где и погиб в авиакатастрофе спустя месяц.

Ещё он мне рассказывал про встречу с Игорем Валерьевичем, сыном знаменитого авиатора. Оказалось, что в то время, на Чкалова организовывалось до семи покушений. Это сыну рассказал охранник лётчика. Кто-то однозначно пытался убить его. Например, по словам Игоря Валерьевича, незадолго до смерти отца, им домой принесли комплект испорченных патронов для ружья. Патроны были с замедлителем. То есть, если бы Чкалов стрелял, то сначала была бы осечка, а после того, как он раскрыл бы ружье или заглянул в ствол, что конечно мало вероятно, патроны бы сдетанировали. По словам сына, их дядя погиб на охоте, используя именно данный комплект патронов.

Дети Чкалова абсолютно не сомневались в том, что их отца убили. Единственное в чём они расходились - это в заказчиках исполнения. Дочь Ольга считала, что заказал убийство отца, Иосиф Виссарионович, за то, что Чкалов отказался от должности наркома внутренних дел. Но нет ни одного документа, подтверждающего данное предложение и собственно отказ Чкалова. Впрочем, это всё естественно могло быть на устной основе. Однако, Славик сомневался в версии дочери и считал её популистской, так как она появилась в перестройку и была подхвачена её глашатаями. Сын Чкалова высказывал более приземлённую версию, про Берию. Он исключал то, что его отец пал жертвой режима, скорее, по его словам, Чкалов стал жертвой внутрипартийной борьбы. Ещё Славик выдвинул версию, которая не вошла в статью. По этой версии полёт на аэродроме имени Фрунзе был инсценирован, а на самом деле Чкалов погиб на территории заводского аэропорта - там, где сейчас находится улица Филёвский бульвар.

Если целиком восстановить тот день, то можно сказать, что полностью исправный самолет был испорчен перед самым стартом бортмехаником Кулагиным по приказу Лазарева, который действовал по непосредственному указанию Берии. Выходило, что Чкалов не был самоубийцей или самодуром, как это было представлено в отчёте комиссии расследовавшей причин катастрофы. Чкалов был уверен в исправности самолета.

Больше мы со Славой не виделись. О его гибели я узнал совершенно случайно, много лет спустя, когда я вновь занялся историей. Я писал книгу про гибель Валерия Чкалова и мне нужны были заимствования из статьи, написанной им, однако оказалось, что данная статья является большой редкостью. Номеров журнала, в котором я её прочитал не сохранилось. Я навёл справки и вот тогда и обнаружилось, что и самого Славы давно уже нет на свете.

Однако была еще одна вещь, не дававшая мне покоя. Это засекреченная папка, про которую рассказал мне Славик. По его предположению в ней были признания главного инженера Лазарева, которых нет ни в расследовании тридцать восьмого, ни в расследовании пятьдесят шестого годов.

Первая моя книга про гибель известного лётчика прошла довольно успешно, вторая - про биографию, была так же тепло встречена. Я так же встречался с детьми Чкалова и видел те самые патроны с замедлителем и читал всё те же документы, что читал Славик. И точно так же, как и он, я упёрся в засекреченную папку, но поскольку аргументации более чем хватало, я так же, как и он, на данном этапе тогда остановился.

Совсем недавно мне удалось получить доступ к той самой засекреченной папке, по делу авиатора номер один советского союза. История эта долгая и витиеватая. На данный момент человек, предоставивший мне к ней доступ мёртв. И поэтому я никоим образом не нарушаю данные ему обещания. С этим человеком я воевал во вторую чеченскую кампанию и спас ему жизнь, приняв в свой броник миномётные осколки. В секретной папке оказались сведения, совершенно противоречащие нашим со Славой версиям. В папке хранился подлинный протокол испытания и расстрельный лист, подписанный наркомом Ежовым, в которым значилась фамилия лётчика.

Чкалов, действительно, пятнадцатого декабря прибыл на аэродром имени Фрунзе для испытания И-180. Валерий Павлович, согласно протоколу, который вёл Лазарев, приступил к испытанию полностью исправной машины, которую за день до этого тестировал младший лейтенант Спиваков. Чкалов сделал первый круг над аэродромом на высоте 100-150 метров. Второй круг он выполнил на высоте 500-600 метров. После выполнения данного манёвра Валерий Павлович успешно выполнил приземление, что так же зафиксировано в протоколе испытания. Протокол подписан: инженером Лазаревым, бортмехаником Кулагиным и майором НКВД Апрельским.

Как мы видим из протокола, Чкалов успешно выполнил испытательный полёт на И-180, благополучно приземлившись. Значит, никакой авиакатастрофы не было. Она была инсценирована, а факты фальсифицированы, с целью скрыть истинные причины гибели лётчика. Так же мы видим появление в этой таинственной истории нового лица - майора НКВД, что он собственно делал на аэродроме во время испытания нового истребителя? Личность Апрельского, чья фамилия, естественно, являлась партийным псевдонимом мне выяснить не удалось. Из наркомата внутренних дел он был уволен летом тридцать девятого, а в феврале сорокового расстрелян вместе с Ежовым и Фриновским по обвинению в шпионаже и подготовке терактов против Сталина. О событиях, которые произошли после приземления Чкалова, остаётся только гадать. Из протокола ясно одно – Чкалов, по приземлении, был жив и здоров.

Другим документом в секретной папке являлся расстрельный приговор на имя Валерия Павловича, который был подписан лично Ежовым в октябре тридцать восьмого года, незадолго до отставки кровавого наркома. Если учесть тот факт, что майор Апрельский присутствовавший на аэродроме был расстрелян по одному делу вместе с Ежовым, то можно предположить, что он являлся человеком наркома. Если выстроить логическую цепочку, то можно предположить, что Ежов под которым осенью тридцать восьмого уже качалось наркомовское кресло, возможно из какого-то своего источника знал, что Сталин готовит рокировку и как претендента на этот пост, всплывала фамилия Чкалова. Возможно, Ежов каким-то образом пытался устранить вероятного конкурента. Вспомним семь покушений на лётчика и те самые злополучные патроны с замедлителем, которые в дом Чкалова незадолго до гибели принёс какой-то неизвестный человек, возможно Апрельский. Только вот на момент официальной гибели Чкалова, Ежов уже потерял свой пост и был назначен народным комиссаром водного транспорта. Зачем ему нужна была гибель Валерия Павловича, вопрос без ответа. Тем более что на пост наркома внутренних дел был уже назначен пусть ещё не столь влиятельный, но уже многообещающий товарищ из Закавказья, Берия. Возможно всё-таки Ежов никакого отношения к смерти авиатора не имеет и это дело рук Лаврентия Павловича, который так же расчищал себе дорогу к Олимпу и устранял возможных конкурентов. Наверняка, он так же знал о любви Сталина к лётчику и о его предложении Чкалову стать Наркомом.

И всё равно остаётся много вопросов относительно гибели Валерия Павловича. По чьему приказу действовал Апрельский, а то что именно он был исполнителем убийства у меня не вызывает никаких сомнений. Лазарев и Кулагин, как свидетели, в последствии, были устранены. Так кто же в конце концов был инициатором убийства великого лётчика? Кто видел в нём конкурента за вожделенный пост наркома внутренних дел. Берия или реваншистки настроенный, уже опальный, но всё еще могущественный Ежов? На эти вопросы уже никто не ответит. Время давно поглотило и перемололо всех участников данных событий. И все ответы, на заданные вопросы, лишь еле видными вспышками мелькают из тёмной глубины времён.

Публикация данного текста подверглась жесточайшему разносу со стороны военных историков, вплоть до полного отрицания описанных событий и выдвинутых мной версий. Враньё, мол, всё слишком сложно, да и кому нужен был этот Чкалов? Самолёт был не исправен, а он вопреки протестам главного конструктора Поликарпова стал проводить испытания машины. Представитель силовых ведомств выступил с заявлением что архивы по делу Чкалова, в том числе его гибели, давно открыты и нет там никакой секретной папки с расстрельным листом и подлинным протоколом испытания. Некоторые чудаки даже предпринимали попытки угрожать мне. Только вот после двух чеченских кампаний, страх, мне совершенно чужд.
 

Я прохожу по своему старому району, где до сих пор стоит наш дом и в моём окне горит бледноватый свет энергосберегающих лампочек, но люди, живущие в той квартире мне уже совершенно не знакомы. Стояла на своём месте, и детская площадка на которой мы с моим кармическим двойником пили водку и где я впервые узнал эту историю, которая стала значительной частью моей жизни. Только теперь площадка сменила сталь на китайскую пластмассу. К слову сказать, те самые три фонари так же, как и я, видимо, приняли действительность и смирились с изменениями во внешнем мире и теперь исправно светили людям, которые больше не шли верной дорогой к коммунизму по Большевистской улице. Как и не было больше самой улицы, а был Большой Предтеченский переулок.

Многие грани стёрлись и обтесались могучей рекой времени. Многое стало не важным. Люди сменяют друг друга в бесконечном потоке человеческих судеб, являясь всего лишь песчинками в хаосе бытия. На самом деле не так важно, наверное, как погиб Валерий Чкалов, гораздо важнее, чтобы люди помнили про его героические подвиги, которые он совершал во имя своей Родины, которая, как многим сейчас не было бы противно, тогда, была социалистической.

В половине четвёртого утра Хромов зашёл за угол дома номер четыре на площади Борьбы. Больше, с той поры, его никто не видел.  Было это в канун октябрьских событий девяносто третьего года в Москве. И если дым от тех событий ещё не рассеялся, то про Хромова давно все позабыли, а жена его только перекрестилась, когда он не вернулся домой и через месяц, и через год…

Выбирая короткие пути мы подвергаем свою душу наиболее серьёзным испытаниям. Только побывав в Аду можно узнать, что такое Рай, что есть истинное счастье, которое кроется за ширмой нервных снов, опущенных век и стухших слов, застрявших на полпути от мозга к языку. Путь в Северные земли лежит через невспаханное поле обыденности и зацикленности на самом себе.

За девять лет до того, как Санька Соболева ступила на путь, ведущий в Северные земли, была она, последним гомиком в Банкогском борделе “Остывший понедельник” и была она безмерно несчастна в этом оставленном Богом мире.  Двадцать тысяч лун назад, когда срединное море вспенилось и подняло волну, стирая память веков секунду за секундой, Санька, впервые увидела сухой покой Северных земель, скованных ледяным покоем. Разливающийся по её телу морфий, добираясь до самых отдалённых его уголков, нёс спокойствие, открывая путь в далёкие и безмятежные земли, где царят: вечный покой и блаженство.

- На троих бы, Михалыч, а то как-то не по-людски, - канючил Алмазов, подмигивая Хромову единственным здоровым глазом, мутным от беспробудного пьянства.

- И так сойдёт, нам же больше достанется, - отвечал Хромов.

- Ты за кого голосовать на выборах будешь?

- За Горбачёва.

- А я за Ельцина, он мужик то что надо, с Урала.

- Вот именно, что с Урала - колхоз имени Мичурина, блин!

- Так все они, эти управители, из каких-нибудь колхозов повылазили. Вон, Горбатый, из Ставрополья, мать его! Андропов и Черненко из незалэжной. Брежнев с Хрущём из тех же окопов. Сталин из-под Батуми, Ленин из Ульяновска, бывшего Симбирска. Так сразу и не сообразишь кто из наших правителей родился в столице.

- Николашка

- Это второй что ли? Так он с Ленинграда.

- Не из Ленинграда, а из Санкт-Петербурга – неуч. Петербург был тогда столицей Империи, а последним правителем, рождённым в первопрестольной, был Пётр Алексеевич Романов.

- Это родственник того Романова из Ленинграда?

- Дурак ты, у последней монаршей семьи, правившей в России, была фамилия такая. У Николашки-то, какая думаешь фамилия была, Второй?

- Что-то припоминаю смутно. Давай, ещё по одной.

Алмазов и Хромов хлопнули по стакану и сморщившись заели заветренным сырком “Дружба”.

- А до Романовых, Русью матушкой, правили варяги Рюриковичи.

- А Романовы тогда кто? – спросил Алмазов.

- Немцы.

- Стой, а русские когда-нибудь правили Россией?

- Хороший вопрос! Как ты Алмазов относишься к нормандской теории?

- Отрицательно, чтобы это не значило…

- Знаешь, Алмазов, сняться мне в последнее время странные сны.

- Как Ванге?

- Что-то вроде того, про жизнь, которая после нас будет.

- И что же за жизнь будет?

- Странная, ненамного лучше той, что сейчас. Коммунисты будут только подгавкивать, а страной будет править мужик со стальным взглядом, ведущий свой род от Гришки Распутина.

- Того самого, что императрицу трахал?

- Ага, того самого. И страна будет называться не РСФСР.

- Да иди ты!

- В натуре, бля буду. А я буду жить в Таиланде с одним гомиком, который потом в прекрасную девку превратиться.

- Ты чего Хромов, голубым что ли заделался?

- Нет, блин, бледно-розовым, ты чего несёшь? У меня же Машка. Так вот, мы с этим гомиком, который потом бабой станет отправимся вместе в далёкое путешествие от берегов тропического Индокитая в мифические Северные земли.

- А как такое возможно, был мужиком, а стал бабой?

- Возможно Алмазов, там будет всё возможно и Крым будет Наш!

- А сейчас он чей?

- Он при общей делёжке Украине отойдёт. А при этом Распутине он опять станет нашим.

- Что-то ты слишком замысловато выводишь Хромов, может денатурата махнём?

- Только если синего!

- Базаришь!

Неизбежно вечное метание духовной сущности в поисках вечного и настоящего. Есть не только физическое, но и духовное странничество. Оно есть невозможность ни в чём конечном.

Всемирное пробуждение начинается с мёртвой и бездушной вселенной. Бог надежды, в безнадёжности, приносит с собой запахи: морей, отваги, целеустремлённости, молчания и бесплодной борьбы.

Видеть окружающие тебя символы, значит видеть окружающие тебя пространства.

Санька всасывая по самые гланды огромный член Пабло и захлёбываясь его спермой впитывала в себя вместе с его семенем любовь к далёким Северным землям, про которые он ей рассказывал. Зарядившись очередной дозой морфия, они, обнявшись, улетали к самым облакам и бредили в тяжелом наркотическом сне далёкой Северной землёй.

Прожив с Пабло два года, Саша бросила его загибаться в одиночестве. После этого события он беспробудно пил, а через какое-то время исчез посреди улицы на глазах у многочисленных прохожих. Саша, одолеваемая острой тоской по наркотическому кайфу, вынуждена была пойти работать в салон тайского массажа, с опцией оказания эротических услуг клиентам. В общем Саша стала заниматься тем же самым чем занималась, когда была юношей.

- Хромов, тут около дома правительства, водку бесплатно раздавали, я и отхватил пару бутылок. Одну я правда по дороге выпил, ацетон страшный, но как говорится за неимением лучшего… Так что давай, будем живы не помрём!

- А ты как Алмазов, за Руцкого или за Ельцина?

- Ясен пень за Ельцина! Он же с Урала – настоящий мужик.

- Так он же конституцию нарушил, значит он уже незаконный президент и власть должна перейти к Руцкому.

- Я в эти тонкости, если честно, не вникаю. Конституция – проституция, мне это всё фиолетово. Руцкого, ещё ладно, хрен с ним, он в Афгане воевал, а вот Хасбулатова терпеть не могу – князёк горский.

- С горцами скоро новая война будет, да не одна. Ребят много русских положим ни за что.

- Опять сны эти твои мучают?

- Ага, они самые. Вчера Медведев умер, сосед мой по коммуналке. В моём будущем он был президентом России.

- А я случайно президентом не буду?

- Ты умрёшь в девяносто девятом при взрыве дома, когда предок Распутина к власти рваться будет.

- Ну тебя Хромов с твоими снами, один негатив в массы несёшь.

- Жаль мне Алмазов того мальчишку из Индокитая, который потом Сашей Соболевой стал, знаешь, полюбил я его всем сердцем. Он умрёт от передозировки наркотиками в одном из борделей среднего Поволжья.

- С тобой самим-то чего будет, а?

- Мне суждено вечно бродить неуспокоенной тенью между прошлым и будущим. Так как моя сущность выпала из генератора судеб.

- Это чего за херовина такая?

- Глубоко в недрах промёрзшего моря покоятся столбы древнего города Атлантов среди которых продолжает работать генератор судеб. Раскидывая наши сущности по временам и измерениям. И в основном, наша жизнь линейное повествование с ограниченным количеством вариаций развития событий. Но иногда генератор даёт сбой, и человеческая сущность теряется в бесконечных мираж времён.

- Говорят у Руцкого есть чемоданчик с такой вот штуковиной способной менять время и пространство. Историю целой страны способную направить совершенно в иное русло.

- Не знал, но, если честно не удивлюсь. Кстати, нацисты в сорок пятом, именно в старом городе Атлантов, похоронили тело фюрера, в надежде на его скорейшую реинкарнацию.

- Ну судя по некоторым политическим лидерам нашей современности видимо он тоже выпал из этого самого генератора судеб!

- Аминь!

- Ну тогда давай выпьем за будущее. Будем наедятся всё-таки светлое.

- Алмазов, а помнишь мы пили синий денатурат?

- А как же - такое не забывается!

- Вот бы его сейчас хряпнуть, а то на душе как-то муторно…

В Афганистан Дима Суворов попал зимой восемьдесят четвёртого, добровольно. Была в нём юношеская романтика, в отношении войны: совершить подвиг, вытащить товарища из горящего танка, как в фильмах про войну. А потом, вернувшись домой, щеголять перед девчонками, в лихо завёрнутом голубом берете и с орденами, как Валерка Петров, который ещё, в добавок ко всему, привёз из-за “речки” видеомагнитофон. Десантником Дима не стал, его распределили в четвёртую мотострелковую роту, сто сорок девятого гвардейского мотострелкового полка. Так, он, из рядового выпускника ПТУ, стал доблестным советским солдатом, выполняющим интернациональный долг, помогая братскому народу Афганистана.

Отец, наверное, мог бы им гордиться - только вот отца давно не было, когда Дима учился в третьем классе, он погиб. Это случилось как-то вдруг, просто раз, и папы не стало. Его хоронили в закрытом гробу, потому что труп, который выловили рыбаки начал уже разлагаться. Одни говорили, что отца убили из-за карточного долга, другие, что сам утонул по-пьянке, а мама вообще ничего не говорила, Дима видел, что ей тяжело и ни о чём не спрашивал.

Щеголять орденами перед девчонками Диме не пришлось, да и орден он получил только один и тот посмертно. В мае восемьдесят пятого, близ кишлака Коньяк его рота попала в засаду приняв тяжелый бой, выйти из которого было суждено не всем бойцам. Димке почти удалось. Возможно, если бы Богдан Бельченко из Кировограда не запнулся на шаге, сбитый пулей снайпера, а Димка не бросился его поднимать, то, возможно, миномётный снаряд не накрыл бы его и всё сложилось по-другому. Однако история категорически не принимает сослагательного наклонения.

Цинковый гроб с его растерзанным телом привезли в Москву прапорщик Забаранюк и рядовой Циклаури. Прапорщик вручил матери “похоронку”, что-то говорил понуро опустив взгляд. Циклаури смотрел поверх макушки матери и молчал. В этот момент он думал о том, что однажды к его отцу в глухое горное село прапорщик Забаранюк с типовой формой номер двести, также привезёт его тело, запаянное в цинковый ящик с небольшим окошком, а то и вовсе без него, как вот у этого солдата.

Ирина сразу всё поняла, ещё до того, как прапорщик произнёс слова: выполняя боевое задание, верный Военной присяге, проявив стойкость и мужество, погиб…  Ещё два дня назад она видела плохой сон. Муж её погибший, Толик, шёл по зелёному бесконечному лугу, а на плечах нёс маленького Димку. Ира пыталась их нагнать, но никак не получалось сократить расстояние, несмотря на то что в какой-то момент она перешла на бег, они уходили от неё всё дальше и дальше… Ирина проснулась среди ночи, в её груди тяжело ворочалось сердце, зарождая нехорошие предчувствия. И вот теперь прапорщик и высокий грузин принесли ей стандартное извещение от Министерства обороны, что её единственного сына больше нет.

Диму похоронили тихо и без почестей, рядом с отцом. Опустили в яму и закопали, как будто и не было. Сначала отец, которого Ирина помнила только по фотографиям, потом муж, с котором не успела пожить толком, а теперь и сын. Какая-то безжалостная закономерность выкашивала из жизни, дорогих и близких ей мужчин.

На девятый день после похорон, около станции “Проспект Мира”, к Ирине подошёл незнакомец и доверительно взяв за локоть отвёл в сторону от спешащей и шумной толпы. Сопротивляться не было сил, всё стало совершенно безразлично, к тому же из-за навалившихся переживаний, неизвестный мужчина, как две капли воды показался похожим на её Толика: торчащие уши, улыбчивый взгляд и тот же бордовый шрам, полученный в уличной драке разрезал подбородок.

- Я знаю, у вас случилась трагедия в семье, сын погиб, - сказал незнакомец.

- Вы из армейского профсоюза? – вяло спросила Ирина.

- Я могу помочь вернуть вам сына.

- Как это вернуть? Дима жив, он находится в плену? – Ирина схватила незнакомца за рукав куртки, заглядывая ему в глаза и пытаясь отыскать в них надежду.

- Боюсь, что нет, ваш сын действительно погиб, - тихо сказал он, аккуратно отцепляя руку Ирины.

- Тогда я ничего не понимаю, вы смеётесь надо мной?

- В общем так, если вы согласны выслушать моё предложение, то кивните головой и идёмте за мной, не задавая лишних вопросов, если нет, то мы расходимся, и вы забываете про наш разговор.

- Я согласна, - сказала Ирина, ничего не понимая.

Незнакомец громко хлопнул в ладоши, мир перевернулся с ног на голову и раскрутился как Юла. Они долго ехали, сначала в метро, потом в электричке, всё плыло как в тумане.

Когда мир встал обратно с головы на ноги и перестал кружиться, вызывая чувство тошноты, Ирина уже сидела за деревянным столом, застеленным газетами. В плохо подсвеченном помещении, деревенской избы, вдоль стен друг на дружке стояли гробы, а незнакомец, похожий на погибшего мужа, теперь напоминал ей актёра Олега Даля из кинофильма “Тень”, серое восковое лицо, большие грустные глаза.

- Где мы? - спросила Ирина, тревожно озираясь по сторонам.

- На кладбище, в Подмосковье, я тут работаю сторожем, так же подрабатываю могильщиком на Кунцевском, где похоронили вашего сына. Вы, конечно, вряд ли меня запомнили.

Даже если бы захотела, то Ирина вероятнее всего не запомнила бы его, так она была убита горем, что не соображала совершенно ничего. Похоронами Димы занимался её брат. И все эти несколько дней прошли для неё в состоянии граничащим с безумием. Какой там могильщик?

- Я бы хотел немного рассказать о себе, - начал он. - Закапывать мёртвых людей - это моя вторая профессия, вынужденная, так сказать, необходимость. На самом деле я профессиональный гипнотизёр - ездил с гастролями по всему Союзу, но по причинам личного характера был вынужден уйти из профессии. Ещё со студенчества начал увлекаться оккультизмом, запрещённым у нас в стране – так как материализм отрицает всякую самостоятельность в явлениях духовного порядка…

- Что вам от меня надо? – прервала его Ирина. -  Если мой брат, не заплатил вам, то скажите сколько я вам должна, и мы закончим этот цирк.

- Пять тысяч, и ваш сын через две недели вернётся домой.

- Мне пора, извините, я не понимаю ваших шуток.

- Я не шучу - пять тысяч и ваш сын вернётся.

- Он же умер, тварь, что ты такое говоришь? Ты же сам его в землю закапывал, - зашлась в истерике Ирина.

Ей захотелось встать, да хорошенько врезать по наглой морде могильщика, только вот сил совершенно не было, и она безвольно опустилась обратно на табурет.

- Колхоз – дело добровольное! Если я вас не заинтересовал своим предложением, то мы хоть сейчас разойдёмся, как в море корабли. Для начала, давайте успокоимся.

Могильщик пощёлкал пальцами перед заплаканным лицом Ирины. Ирина, ещё раз всхлипнув, проглотила нарастающую истерику вместе с тяжёлой слюной и стало как-то совсем пусто и безразлично.

- Ну вот, уже лучше. Давайте я попробую всё объяснить в деталях. Вы когда-нибудь слышали про Шушмор?

- Нет, - еле слышно выговорила Ирина.

- Это болотистая местность, здесь, на границе с Владимирской областью. Издревне Шушморское урочище считается гиблым местом, там происходят разные необъяснимые явления. Так вот, в самом центре болот есть капище злому древнеславянскому демону – Чернобогу. Наши предки приносили ему в жертву рабов, пленников, лошадей - в надежде на его милость и снисхождение. Земля возле этого капища обладает особой энергетикой, вернее грунтовые воды, которые протекают под капищем – вода эта “живая”, имеет свойство воскрешать мёртвых. Помните, как у Пушкина, в “Руслане и Людмиле”:

И стал над рыцарем старик,

И вспрыснул мёртвою водою,

И раны засияли вмиг,

И труп чудесной красотою

Процвёл; тогда водой живою

Героя старец окропил,

И бодрый, полный новых сил,

Трепеща жизнью молодою,

Встаёт Руслан, на ясный день

Очами жадными взирает…

Нестареющая классика! – выдохнул могильщик, закончив декламировать стихи. – Если вам ближе евангельская составляющая этого чуда, то Иисус воскресил тело Лазаря окропив его своими слезами, чем не живая вода?  Если закопать умершего в тамошнюю землю, то через две недели он воскреснет.

Слова могильщика тяжёлым гулом отдавались в голове Ирины, мерные и монотонные они вводили её в состояние полудрёмы. Она пыталась объяснить суть происходящего как-то разумно – например, всё это ей сниться: комната с гробами и могильщик похожий на известного киноактёра, который предлагает ей воскресить сына.

- Ваше решение, - громко и отчётливо произнёс могильщик.

- Я согласна, - занемевшими губами, тихо произнесла Ирина, просто, чтобы уже прекратился этот страшный сон.

- Вот и прекрасно. Может, смажем это дело, а то чего на сухую?

Он ловко нырнул под стол и извлёк оттуда открытую бутылку вина. Ирина, нерешительно помотала головой.

- А я выпью!

Могильщик плеснул остатки вина в гранённый стакан, заполнив его до краёв. Жадно заглотив бурую жидкость, он довольно крякнул.

- Так, теперь к технической стороне дела, - довольно потирая руками сказал могильщик. – Деньги, стесняюсь спросить, вы сможете найти?

- Да, у меня на сберкнижке есть, Диме на свадьбу копила. А теперь…

- И правильно, что копили - видите, как дело обернулось! – ухмыльнулся он, повеселевший после вина. – На следующей неделе, в четверг, мы с вами встретимся на Калужской площади, около Ильича - ровно в три пятнадцать. Там вы передадите мне аванс – две с половиной тысячи, остальное потом. Той же ночью я выкопаю тело вашего сына и перезахороню его на капище в центре Шушморского урочища. Через две недели Дима вернётся домой. Я надеюсь вы понимаете, что потом вам придётся переехать из Москвы - чем дальше, тем лучше. Потому что, по документам, ваш сын будет по-прежнему считаться героически погибшим, исполняя свой интернациональный долг. Впрочем, вы можете попробовать выправить ему документы, купив фальшивый паспорт у барыг, но это уже на ваше усмотрение. Вероятнее всего вы хотите знать, приходилось ли мне это делать раньше?

В ответ Ирина качнула головой. Где-то внутри прозвенел тревожный звоночек, а что если правда и есть ещё надежда увидеть сына живым или не живым, но просто прикоснуться к нему, заглянуть в глаза, в конце концов успеть сказать всё то, что не успела. Вдруг этот человек действительно может выполнить то о чём говорит.

- Свою дочь, - немного помедлив ответил могильщик. - Так что ту боль, которую вы сейчас испытываете, я прекрасно понимаю.  Собственно с её смерти всё и началось рушиться, хотя, наверное, немного раньше – после того, как моя жена бросила нас и эмигрировала со своим новым мужем в Израиль. Для меня её предательство не прошло бесследно. Я стал хорошенько выпивать. Однажды я напился и уснул. В это время Ксюша открыла окно, и то ли случайно, то ли Бог его знает - в общем, она упала из окна и разбилась, ей было десять лет. Вот этого я перенести уже не мог. Я ушёл в крутое пике, растеряв абсолютно всё: работу, деньги, друзей, а самое главное уважение к самому себе. В таком разбитом состоянии меня и встретил мой бывший педагог Иннокентий Исаакович, именно он ввёл меня когда-то в мир оккультизма. Днём он преподавал патологическую физиологию студентам первого “меда”, а ночью был адептом культа древнеиудейского демона Сактуфа – мастера грима и переодеваний. Князя обмана, лжи и богохульства. Иннокентий Исаакович, тогда рассказал мне старинную легенду про древнеславянское капище в центре Шушморских болот и про “живую” воду которая может воскрешать мёртвых. Правда точного места он не знал, но для меня даже эта призрачная возможность всё исправить стала спасительной соломинкой. И я нашёл это место. Перезахоронил там Ксюшу и через две недели она вернулась. Перепачканная в грязи и источающая смрадный запах смерти, но это была моя дочь и она снова была со мной.

 Я не буду вас обманывать, возвращаются они немного иными и в какой-то мере это уже не ваш близкий человек, поскольку душу вернуть невозможно, но оболочку вполне. Впрочем, не смею вас больше задерживать.

Ирина встала и зашаталась, безнадёжно ища опоры - хватаясь руками за воздух. Могильщик быстро вскочил и успел подхватить её.

- О, чего-то вы совсем расклеились, давайте я вас провожу до электрички, тут не далеко.

Набравшись сил Ирина отшатнулась от могильщика, у которого вместо головы теперь было страшное свиное рыло, с вывернутыми жёлтыми клыками. Вспомнилась страшилка, которую ей рассказывала бабушка - про бесят, с поросячьими рожицами, поросших чёрной шерстью, которые караулят непослушных детишек, когда те одни гуляют в темноте. Бесята прыгают им на спины и потом всю жизнь катаются верхом, заставляя делать плохие вещи.

Ира крепко зажмурилась и захотела, чтобы весь этот кошмар рассеялся. Но когда она открыла глаза, то по-прежнему находилась в комнате с гробами, пропахшей тяжёлым табачным дымом и древесными опилками, напротив того самого могильщика, только лицо его вновь изменилось. В жёлтом свете лампочки оно было испитое, с широкими прорезями морщин и тёмными мешками под глазами.

- Может всё-таки провожу до электрички? – спросил он уставшим голосом

- Не надо, я сама.

Слегка качнувшись на первом шаге, она вышла за дверь. За дверью оказалась небольшая комнатка, заваленная старым хламом: сломанными игрушками, пожелтевшими газетами, книжками, лопатами, порванной одеждой, обломками мебели. В углу комнаты сидела девочка лет десяти в белом выцветшем платьице. Она безучастно смотрела на противоположную стену, на которой висел календарь за восемьдесят второй год, её ничего не выражающие чёрные глаза были неподвижны. Еле приоткрывая посиневшие губы, она издавала неразборчивые шипящие звуки, похожие на волшебные заклинания из восточных сказок. Ира знала, что если она выйдет за дверь, то ей на плечи обязательно прыгнет бес с поросячьей мордой и она будет всю жизнь таскать его на своих плечах, как и говорила ей бабушка, а она маленькая пряталась под стол и закрывала уши руками, но всё равно, даже сквозь плотно заткнутые уши Ира слышала бабушкин скрипучий голос, похожий на осенний ветер.

Комната поплыла, бешено завертелось всё вокруг, девочка подошла к ней положив руку на плечо, даже сквозь куртку Ира ощутила холод прикосновения. Девочка раз за разом издавая ужасный гортанный звук повторяла слово - МАМА. Из её рта до Иры доносился тошнотворный запах гнилостной земли. Сзади кто-то коснулся плеча и ноги стали мягкими, Ирине показалось, что она, отрываясь от пола взмывает вверх, минуя прокопчённый потолок, навсегда улетая от сжавшегося вокруг неё кошмара. Но на самом деле она не взлетела, а упала, тяжело ударившись виском о пыльный пол и продолжила падать вниз, в самую тёмную пропасть, в самые глубокие недра распахнувшейся перед ней земли, пока не открыла глаза и не отдёрнула щеку от обжигающе холодного окна электрички.

- Гражданка, билетик, - трясла её за плечо толстая тётка в синей форме контролёра, - слышите меня, скоро конечная.

 - Я забыла купить билет, - ответила Ирина.

- Платите штраф.

- Конечно, - с облегчением выдохнула Ирина, подставляя лицо дувшему в открытую форточку прохладному ветру.

До дома Ира добралась за полночь, уставшая и разбитая. Долго раздевалась, то и дело увязая в длинных запутанных рукавах и не стягивающихся сапогах. Зашла в ванну, смыла подтёкшую тушь, распустила волосы, кинула одежду в бак “Малютки”, переоделась в лёгкий ГДРовский халат, который ей подарил Толик незадолго до гибели. Какое-то время она стояла, смотря в треснувшее зеркало, на своё отёкшее, воскового цвета лицо и пустые безжизненные глаза. Затем, не зажигая свет в комнате, она села на диван рядом с Димой, который был в свой парадной форме, с орденом на груди - молодой и красивый, живой. Он, не отрывая взгляда смотрел на чёрно-белую рябь в телевизоре. Ирина крепко обняла локоть сына и уткнувшись подбородком ему в плечо, тихо заплакала.

- Значит, водителем работали? – быстро пробежала мою анкету, девушка по имени Вика.

- Да, в “скорой”, “персоналке”…

- Так, а по образованию менеджер?

- Да, только я не работал…

- А почему, вы, решили так кардинально сменить род деятельности?

Вся эта история начинала меня уже подбешивать. Второе собеседование за сегодня, десятое за неделю и низменно один и тот же вопрос: а почему, вы, решили так кардинально сменить род деятельности? И что я им всем должен ответить, этим ребятам в белых воротничках? Конкретно этой девочке в очёчках без диоптрий, напяленными для большего форсу. Начать жаловаться на шофёрский быт? Что и в дождь, и в снег, и в жару, и в холод? Не нужно им это. Им это не объяснишь, а я и сам не знаю толком. Просто подошёл определённый этап моей жизни, когда я понял, что больше не могу крутить “баранку”. И тут уже хоть куда: хоть в цирк клоуном, хоть в управляющую кампанию дворником.

Вот тут диплом менеджера организации мне и пригодился.  Правда, что означает данная абракадабра, я так до конца и не понял, но попробовать шанс устроиться по этой бумажке каким-нибудь захудалым менеджером я не мог упустить. По правде сказать, отучился я в университете всего полтора курса и то, по специальности Юриспруденция, но вскоре меня попёрли за неуспеваемость. Загремел в автобат, в Улан Уде, и моя судьба решением районного военкомата была на долгие годы предрешена.

А диплом этот мне достался совершенно случайно. Когда ещё на “скорой” работал, забирали одного мужика. Медики выволокли его из метро, а он белый весь, не дышит. Загрузили, качнули, а сердечко зашевелилось. Тут Иваныч, врач мой, и кричит: - Саня, врубай “люстру” и давай с “музыкой” на всех парах до “Склифа”.

Довезли, выкарабкался в общем. Потом он приходит с благодарностями на подстанцию. Так мол и так - с того света вытащили, ребята, просите, чего хотите. А мужик оказался ректором филиала Социального университета в городе Наро-Фоминске. Ну, я, и говорю, ради прикола: - всю жизнь хотел иметь высшее образование. Ну, посмеялись, а через неделю приносит он мне на подстанцию бумажку эту и говорит: - ну всё, Александр Сергеевич, теперь вы самый что ни на есть дипломированный специалист - менеджер организации.

Диплом висел у меня в туалете и использовать по назначению я разумеется его не собирался. После “скорой” работал “персональщиком”, таксистом, потом опять на “скорой”, пока не решил, что всё, хватит “барана” крутить - надо что-то кардинально менять в своей жизни. И вот я уже две недели бегаю по собеседованиям с дипломом, где написано, что я менеджер и во всех местах получал законный отказ.

И вот после вопроса о смене рода деятельности, я думал уже, что и здесь я пролетел, и мысленно прикинул успеваю ли я на Сокол, к двум часам, на следующее собеседование.

- Ну, в принципе, это не важно, почему вы решили сменить род деятельности, - сказала, девушка Вика.

И я облегчённо выдохнул.

- Мы сейчас, как раз набираем новый отдел сотрудников, ну вот таких, как вы - без опыта работы. Выходите с завтрашнего дня - с девяти до шести, но возможны задержки. Испытательный срок месяц, оплата сорок тысяч, после зачисления в штат восемьдесят. Вас это устраивает или может у вам назначены другие собеседования?

Какие нафиг собеседования? Я готов был подпрыгнуть на стуле до потолка и тут же вылетело из головы собеседование на Соколе, на которое я всё ещё успевал. Согласен ли я? Конечно согласен, за восемьдесят “косарей” в месяц, в тёплом офисе сидеть бумажки перебирать. Я столько денег только в “персоналке” получал, когда на чеченского боевика работал. День и ночь не вылезая из машины, при этом терпя его бесконечное хамство.

- Нет, никаких собеседований у меня не назначено, ваш вариант мне идеально подходит.

- Вот и отлично! – улыбнулась Вика. – Приходите завтра к девяти.

- А одежда?

- Что одежда?

- Ну какой-то дресс-код у вас есть? Ну, костюмчик-брючки.

- Как такого дресс-кода у нас нет, костюмчик-брючки - это уже на ваше усмотрение. Единственное условие, чтобы вы выглядели опрятно.

- Ну, тогда до завтра, Вика.

- До завтра, Александр, - она дежурно улыбнулась и опустила глаза в бумаги, моментально потеряв ко мне всякий интерес.

Вот и на моей улице перевернулся грузовик с конфетками! У меня получилось примкнуть к касте, так называемых, белых воротничков. Права ведь народная мудрость, что терпение и труд всё перетрут!

С отпуском у меня, в этом году, получилась полная ерунда. Начальник упёрся рогом и не дал мне его в августе, а у жены всё по плану и поменять на сентябрь или октябрь, тоже, не получалось. В общем, решили не чудить. Наташка сагитировала свою школьную подругу Анджелу и с моего молчаливого благословения они отправились загорать на берега Антальи.

На работе выпало небольшое окно, и я подумал использовать его с максимальной пользой. Закупившись водкой и пивом, я решил хорошенько нажраться. Разделить мою внеплановую попойку я позвал своего товарища по работе Юрика.

- Ничего себе, у тебя натюрморт! - увидев выпивку и закусь, восхитился Юрец. – Уважаю, мужик! Сразу видно, что проделана хорошая подготовительная работа!
- А ты чего думал, в сказку попал?!

Посидели, выпили, перетёрли “за жизнь”. Тут Юрец и спросил:
- Слушай, Паш, давай бабищ выпишем, а то без женского полу тухловато. Нет, всё конечно на высоте, ты не обессудь.
- А давай! - когда я выпью, то всегда становлюсь лёгким на подъём.
- Я тут одно приложение на смартфон скачал. Называется “Одиночество-сволочь!” Регистрируешься и оно выдаёт координаты девочек готовых на потрахушки в твоём районе. Быстро и удобно! В наш мир скоростей - это просто незаменимая вещь. Раньше, как было? Идёшь в клубец, ищешь тёлочку, поишь, кормишь её, танцуешь, гуляешь, а потом оказывается, что сексом трахаться она не больно-то охотлива и все твои старания насмарку. Здесь же всё чётенько: тёлочка уже заранее обозначает свои намерения. Хочу, там, друга по переписке или жениха, или хочу, чтобы мне в пердак засадили! Понимаешь, братан, тотальная экономия времени.

Юрик ковырялся в своём смартфоне, а я начал всё больше хмелеть, начисто позабыв, что должен был позвонить Наташке. Однако и Наташка в установленное время на связь не вышла.
- Ну, вот и всё – замазался! Сейчас две чики подвалят, готовые скрасить наш досуг.
Юрик показал мне фотки обеих. Одна брюнетка с хорошими формами, а вторая худосочная блондинка. И та и другая были невероятно ебабельны.
- Нормальные такие тёлочки и чего совершенно безвозмездно?
- Чувак, бабы тоже перепихона желают, а тратить время на бестолковые хождения, в наше время - это чудовищно глупо.
- И как разделимся?
- Всё просто, мужик, какая тебе нравится - такую и цапай.
- Ну, мне тёмненькая нравится.
- Вот и поделили! У тебя с гандонами, как?
- Не знаю, ну, есть несколько штук.
- Ага, которые на учёте у твоей благоверной? В общем, я пошёл за контрацептивами, а ты тут особо не кисни, если тёлки придут раньше, не стесняйся - они знают зачем припёрлись.

Юрик оделся и выбежал из квартиры. И вот тут что-то засвербело внутри. Правильно ли это всё? Впрочем, я же такими вещами не регулярно занимаюсь, да и было то всего несколько раз, за всё время нашего с Наташкой брака. Ладно, поздно уже метаться. Жребий брошен, как говорят. Да и почему Наташка не вышла на связь? Чем это интересно она так занята, что не смогла позвонить? Размышления мои прервал хлопок входной двери. Послышались звонкие девичьи голоса и дебильноватый смех Юрика.

- Вот, мой товарищ, о котором я вам говорил, Павел, - сказал Юрка, ввалившись с девками в комнату.
- Это Саша, Александра, - кивнул Юрок на блондинку, - а эта прекрасная брюнетка Маша, просто Мария, в общем.
Познакомились, ещё немного выпили и разошлись по комнатам. Оказалось, что, Маша - менеджер в крупной сетевой фирме и свободного времени в обрез. Работа нервная и иногда она позволяет себе такую разрядку. Поскольку пока в приоритете карьера, то на построение хоть каких-то маломальских отношений не хватает времени. График не нормированный. После работы бизнес-курсы, курсы английского и немецкого, фитнесс-зал. Времени хватает только на то, чтобы доползти до кровати и уснуть. Я рассказал про себя, что тоже на работе завал, начальник не отпустил в отпуск, жена улетела отдыхать с подругой. Что брак наш проходит очередной этап стагнации, что мы любим друг друга, но с каждым годом появляется всё больше различных “но”. Не сказать, что я ожидал чего-то особенного, но Маша превзошла все мои самые смелые ожидания. Секс оказался - просто невероятным! Я думал, что она затрахает меня до смерти.

Маша уехала ещё до рассвета. Юрок с Сашей, тоже вскоре свалили. Я допил водку и завалился спать. Несколько следующих дней я приходил на работу засветло и уходил самый последний. Наташка все эти дни исправно выходила на связь. Про тот раз, она сказала, что немного перебрала и сил звонить уже не было. И я не стал особо лезть с вопросами, ведь у самого рыльце было в пуху.

Всё в этом мире в конце концов относительно. Я даже не старался думать, что там у неё на самом деле было. Можно ли назвать, это любовью? В некоторой мере, наверное, да, но скорее это уже был конформизм.
Юрик после той ночи пропал, как в воду канул. Ну и не до него было.

У меня наметился очередной выходной, и я планировал вновь связаться с Машей. Тем более, что это была последняя возможность оторваться. На следующий день прилетала Наташа. Но тут Маша позвонила мне сама. Голос у неё был невероятно встревоженный.
- Паш, привет, это я, Маша. Помнишь?
- Помню, конечно, я и сам хотел с тобой связаться.
- Слушай, не знаю, как тебе сказать, но сказать я тебе должна. Не знаю, как чего, но у меня диагностировали СПИД.
- Что? - мысли вихрем заносились в голове. И не одного нужного предложения из этого вихря я так и не смог выдернуть.
- Прости, когда мы были вместе, я ещё не знала об этом. Прости…

Прежде чем я успел выхватить из хаоса букв какие-то междометия, послышались гудки. Немая сцена продолжалась, наверное, минуту или больше, трудно сказать, само понятие времени, просто перестало существовать для меня. Я попытался перезвонить Маше, но было занято. Я звонил ещё и ещё… Совершенно не понятно, чего я хотел от неё услышать? Через некоторое время Машин телефон перестал отвечать. Потом позвонила Наташа и мы совершенно механически поговорили. Я выдавливал из себя какие-то слова, выстраивал их в предложения. Потом я пытался вспомнить, надевал ли гандон, лелея себя надеждой, что надевал, но затем чётко в памяти воспроизвелись Машины слова: что всё нормально, что можно и без него…

За этим воспоминанием последовал провал. Я просто выключился.
Когда очнулся, то за окном уже всходило солнце, неровно разливая красноватый свет. Я сидел за ноутбуком и просматривал форум людей с последней стадией СПИДа. И тут меня заколотил озноб, как после хорошего отходняка. Задрожала каждая жилка в моём теле. С огромным трудом я выпил полстакана водки, только тогда паника немного отпустила меня и в голову снова начали пробираться мысли. Я посмотрел на время, через несколько часов, в Шереметьево, должен был приземлится самолет, на котором прилетит Наташка и мне надо будет как-то объяснять, что со мной случилось, как мы будем жить дальше и будем ли вообще?

Я прочитал, что больные синдромом иммунодефицита могут жить достаточно долгое время при прохождении всех необходимых процедур и соблюдении режима. Только большой вопрос, захочет ли Наташка жить рядом со мной? Каждую секунду думая о том, что какая-то неосторожность может привести к заражению.

Естественно была вероятность, что меня пронесло, что я не заразился. Нужно делать тест, но это всё время, а Наташка прилетала сегодня, сейчас и надо было определяться. Говорить или нет? Может, не говорить ничего? А там, когда выяснится кто от кого подхватил - хрен разберёшь. Ведь она, наверняка, там с турками развлекалась. Её право послать меня на хрен. И всё-таки, тест. Сначала надо удостовериться, а потом говорить, ведь есть шанс. Бывает же, что проносит. Наташка приедет, там будет видно, что, да как. И я вновь отключился.

Мне снилась Наташка. Мы гуляли по осеннему бульвару. Я ощущал ту лёгкость и крылатость, которую человек чувствует при первой влюблённости. И мне казалось в том сне, что все те наши проблемы, которые терзали и не давали нам спокойно жить, теперь казались пустяковыми. Мне хотелось, чтобы Наташка осталась со мной навсегда, на всю ту жизнь, что была мне теперь отмеряна. Послышался металлический скрежет, дверь открылась. На пороге стояла Наташа, с огромным чемоданом у ног.

- Ты дома? - удивленно спросила она. - Ты же говорил, что у тебя много работы?
- Я не...
- Ты чего бухал что ли? Ну и видок у тебя, сколько же ты пил? Смотрю времени зря не терял! - Наташка сделала характерный жест, хлопнув ладонью по шее. - Ну чего рот раззявил, как не живой? Бери чемодан, оттащи его в комнату.
Я молча взял чемодан, который мне показался невероятно тяжёлым, и выверяя каждый шаг, чтобы не упасть, отнёс его в комнату.
Наташа сидела за кухонным столом на котором так и осталась стоять бутылка водки и стакан. Ноутбук с открытой страницей про умирающих людей больных СПИДом.
Наташа курила, загорелая и помолодевшая, она, в этот момент, мне нравилась больше, чем когда-либо и любил я её так, как, наверное, никогда не любил.
- Паш, ну ты чего, как зомбарь-то в натуре? Жена вернулась, хоть бы спросил, как долетела, как отдохнула?
Её слова тонули в пространстве кухни, не долетая до меня. Они были отзвуками далёкого эха. Сказать, обязательно сказать и сказать всё сейчас.
- Представляешь, Анджела, нашла себе там жениха и не турка какого-нибудь, а нашего мужика, солидного. Так она ещё на неделю с ним там осталась. Я одна прилетела.
- Наташ, погоди, мне надо тебе кое-что рассказать, - разлепил, я ссохшийся рот и выговорил занемевшим языком. Но видимо вышло крайне нечленораздельно.
- Паш, иди проспись. Язык вообще не ворочается. Нет, ну знал же, что я сегодня прилетаю. Мог бы не нажираться. Надеюсь тебя с работы ещё не выперли?!
- Наташ, не знаю, как, просто, понимаешь, всё в общем случайно и я не хотел и нужно, конечно, время, сейчас рано, что-то, нужно ещё, конечно…
- Я ни хрена не понимаю, что ты мне хочешь сказать. Знаешь, похоже на то, как я первый раз, в четырнадцать лет, пыталась объяснять матери, что залетела. Паш, ты случайно не залетел?
- Наташ, возможно у меня....
В этот момент разрывая повисшую тишину заорал мобильный. Наташка взяла телефон, посмотрела кто звонит.
- На, это твой придурочный дружок, Юрец. Фу, терпеть его не могу. Я тебе говорила, что он ко мне один раз яйца пытался подкатить?
Трясущейся рукой я взял мобильник и приложил к уху, смотря на темнеющее окно поверх Наташкиной головы.
- Пахан, ты прости, что слился и ни ответа, ни привета. В общем, дел было до жопы, - Юркин бубнящий голос слился в моей голове в одно бесконечное “бу”, - ты не представляешь себе, я в такую тусу забурился - это просто угар! Слушай, братан, я тут не успел Машку предупредить, чтобы она юмореску эту не разыгрывала, я ей отбой, мол, а она оказывается тебе уже позвонила. Это я её попросил тебе позвонить и сказать, что у неё СПИД. Сам не знаю, что на меня нашло. Я обдолбался - будь здоров! Так что, братан, не держи зла, если что, надеюсь, ты ещё не собрался в окно прыгать?
Только тут до меня, из всего этого бубнежа, стали долетать отдельные предложения. Начал доходить смысл сказанных Юриком фраз.
- Повтори, что ты сказал? - выкрикнул я, не обращая внимание на удивленное Наташкино лицо.
- Ну, Пахан, чего ты завёлся? Говорю же, шутканул, ну, дурак, знаю, ну лучше ведь поздно, чем никогда!
- Пошёл, ты, козёл!
Я отключился. Кровь вновь прильнула к голове. Мир выровнялся и лицо Наташки казавшееся мне несколько минут назад бесконечно прекрасным, теперь было уставшим и постаревшим от косметики и загара.
- Ты чего, Паш, - смотрела она на меня ошалевшими глазами, - чего он сказал?
- Да, пошёл этот мудило! Денег занял, сказал, что сегодня отдаст, а теперь говорит, что через неделю.
- И, чего, много занял?
- Ерунда, но дело же в принципе. Сказал - сделай!
- Ну, да, верно. Я тебе говорю, этот козёл мне никогда не нравился. Чего ты там хотел сказать-то? Чего там у тебя?
- У меня, для тебя, - оживился я, - у меня для тебя, есть сюрприз!
- Неужели?!
- Ага, мы прям сейчас идём в ресторан.
- В ресторан, в какой?
- В какой? Не знаю, в какой хочешь.
- И что же мы будем праздновать?
- Мы будем праздновать твоё возвращение!
- Любимый, может завтра, а то я с дороги, что-то устала.
- Нет, сегодня, сейчас, ты даже не можешь себе представить насколько наша жизнь скоротечна. Надо ценить каждый день, каждый час. Не надо ничего откладывать на завтра. Ведь завтра может и не быть.
Я чуть ли не прыгал до потолка. Уверен, глаза мои вылезали из орбит. Ещё бы, вновь ощутить себя живым, стать библейским Лазарем. Вкусив смерть - вновь обрести жизнь.
- Ты какой-то странный, то ходишь, как труп, то прыгаешь до потолка. Можно хотя бы в душ сходить?
- Конечно, родная, делай всё что нужно и в ресторан!

Наташа вышла из кухни, виляя отожравшейся и начинающей разваливаться жопой. И мне стало так мерзко видеть её, что я едва не блеванул. Я выпил стопку водки и рвотные позывы успокоились. Я открыл телефон, удалил Машин контакт, закрыл страницу в ноутбуке и моментально забыл слова и лица тех людей, которые мучительно умирали от тяжелой болезни. По большому счёту мне было на них плевать, ведь я вновь был на светлой стороне, а они остались на теневой.
 

Кривая дорожка моей судьбы, вновь, завела меня в тупик. Я сидел без работы, без бабы и без каких-либо внятных перспектив на будущее. Все мои попытки что-либо написать, сводились к нескольким путанным и сбивчивым абзацам. По телеку шло что-то безумно скучное, а за окном еле слышным прибоем плескался сырой ноябрьский вечер.

Я упорно, но не особо продуктивно размышлял над тем, когда, и в какой момент, а самое главное почему, всё пошло не так. Где, в каком уголке моей убогой вселенной запряталось счастье? Желанное и недоступное.

Когда раздался телефонный звонок, пол-литра уверенно близились к экватору.

- Привет – это Настя.

- А, ну привет!

- Узнал?

- Да, узнал. Ты чего хотела-то?

- Ты бухой что ли?

- Не бухой, а в меру выпивши.

- Ладно, неважно – это твои проблемы. У меня к тебе есть дело.

- Внематочно Вас слухаю мадам!

- Мне нужно потрахаться!

Я подавился дымом и выплюнул изо рта только что прикуренную сигарету.

- В смысле, как это надо?

- Ты забыл, как это делается?!

- Нет, просто, при нашей последней встрече ты назвала меня полным мудаком и ничтожеством – это было около трёх лет назад.

- А ты изменился в качественную сторону за это время?

- Собственно говоря нет, - после непродолжительного раздумья ответил я. – Ну, если только чуть-чуть.

- Забей. Так ты сможешь мне помочь или ты сейчас в отношениях?

- Как тебе сказать…

- Понятно, короче один. Так ты приедешь?

- Да, когда подъехать?

- Давай завтра после обеда.

- Ок. Ты всё там же живёшь?

- Да.

- Слушай, а чего случилось-то?

- Проблемы у меня с личной жизнью. Козёл один всё обхаживал, на свадьбу намекал. А потом бросил меня ради одной селёдки дохлой. Сказал, что у неё папа перспективнее. Представляешь?

- Бывает.

- У меня уже два месяца секса не было. Гинеколог говорит, что в моём возрасте нужна постоянная практика, чтобы матка правильно функционировала и, если я хочу завести ребёнка – это необходимо. На работе завал, бегать кого-то искать-знакомиться, времени совершенно нет. Да и дурею – разрядка нужна.

- Стесняюсь спросить, а почему собственно жребий пал на меня?

- Ну, не с первым же встречным мне этим заниматься? Ты хоть и мудак, зато проверенный. Тем более что парни, которым я звонила до тебя оказались женаты.

- Вот это негатив!

- Прикинь?! Ладно, пока - жду тебя завтра.

- Ага, пока.

Ничего себе сюжетец вырисовывается – подумал я. Затем выпил рюмку водки и закусил остывшей сосиской.

Проснулся я уже ближе к обеду. Поехал на Павелецкую, потом трамваем до Настиного дома. Пока трясся в старом трамвае, то ли из-за похмелья, то ли ещё из-за чего, начали заползать в голову несвоевременные мысли. А зачем тебе это надо… Нехорошо… Безнравственно в конце концов… А как же светлые чувства… Любовь. Короче, напала блажь и надо было выпить.

Я сидел в скверике рядом с Настиным домом и потягивал пиво. Неожиданно рядом со мной плюхнулся старикан, вынул из кармана четвертинку и за два захода выпил её.

- Хорошо, ай как хорошо пошла! – начал кричать старикан, при этом смачно долбя себя в грудь.

- Чего разорался-то дед? - сказал я ему. – Ну, пошла и пошла. Сейчас менты припрутся и загребут, блин, вместе с тобой!

- Эх, молодёжь! Радоваться простым вещам вы разучились. Вам всё масштаб подавай. А я вот выпил и радуюсь тому что назад не пошла! Жизни вообще надо радоваться.

- Легко сказать радоваться. Было бы чему - бардак сплошной…

- Много думаешь.

- Странный ты дед!  А как тут не думать?

- А вот, так, вот!

- И чего делать?

- Пить. Чего ещё?

- Всё просто у тебя значит? Пить и радоваться жизни!

- Ну, да, - удивлённо пожал плечами дед. – Только ты не говори никому, сохрани в тайне этот секрет счастья тибетских монахов!

- Я вот пью, а радости что-то не прибавляется. Маета одна на душе.

- Может тебе в церковь сходить сынок, от демонов тебя пожирающих очистится?!

- Может быть и надо.

Допил я пиво, привёл в порядок мысли и стало как-то повеселее. Правильно дед говорит - радоваться надо, чего думы-думать. Моё дело маленькое – зашёл и вышел.

- Ладно мне пора старый, засиделся я тут с тобой.

- Сынок, а деньжат-то не подкинешь?

- Откуда дед? – развёл я руками вставая с лавки. – Ты говорил радоваться жизни, смотри какой сегодня солнечный день – вот, сиди и радуйся!

Вошёл в подъезд, вроде бы третий этаж, вроде бы сто двадцатая.

Позвонил в сто двадцатую. Из-за двери еле послышалось - открыто. Уже в прихожей ко мне закрались некоторые сомнения. Вся обувь была беспорядочно разбросана, чего никогда не водилось за Настей, которая всегда была очень аккуратной. Но, может, время идёт, люди в конце концов меняются. Когда я вошёл в спальню, все сомнения моментально рассеялись. На кровати лежала худенькая брюнетка, слегка прикрывая одеялом нагое тело.

- Привет, ты кто? – спросила она меня, обворожительно стреляя синими огоньками гла.

- Я… Макс, - смущённо пробормотал я. – Видимо квартирой ошибся, извините.

- Ничего страшного, бывает!  Слушай, может, ты не против быстрого и ни к чему не обязывающего секса? Коль уж заглянул на огонёк, – сказала она ровным голосом, как будто предлагала мне покурить или выпить чашку чая.

К такому повороту событий я точно не был готов. Не каждый день ты оказываешься героем порнофильма. Сегодня, что первое апреля или парад планет, который бывает раз в тысячелетие? Сначала Настя, после трёх лет тишины, теперь, это, ослепительное создание и все они хотят меня. Когда такое было? Может алкоголь в моей крови мутировал в какой-то страшный афродизиак?! Если бы я ответил этой девушке, пышущей страстью - нет, то чувствовал бы себя последним оленем до конца своих дней. Как сказал мне старик – много думаешь. Как я вовремя встретил этого старика, как я вовремя ошибся дверью.

- В принципе я не против, - пожимая плечами, непринуждённо сказал я, как будто каждый день оказываюсь в таких ситуациях.

- Гандоны, там, в тумбочке.

- Ок. А как тебя зовут?

- А тебе не один хрен? Называй меня Брунгильдой!

- Резонно, - согласился я, стягивая джинсы.

Мы лежали и курили. Молчали. Зазвонил мобильник. Настя.

- Блин, совсем про неё забыл, - спохватился я, вскакивая с кровати.

- Твоя подруга? – спросила Брунгильда, стряхивая пепел прямо на пол.

- Да, как тебе сказать, что-то вроде того… Насть привет, ты чего?

- Ты где шатаешься? Я уже запарилась тебя ждать.

- Я на подходе, этажом видимо ошибся, ты кстати в какой квартире живёшь, чего-то из головы вылетело?

- В сто сороковой. Ты пил что ли уже?

- Нет, то есть да. Буквально бутылку пива.

- Неважно – забей. Я жду тебя.

- Ок.

- Ты и вправду ошибся квартирой! – со смехом сказала Брунгильда. – А я думала прикалываешься!

- Это кто? – настороженно спросила Настя.

- Это где?

- Ну, женский голос какой-то или мне показалось?

- Это соседка мимо проходила.

- Всё давай, - недовольно проворчала Настя.

- Ага, давай, - подождав пока она отключится, добавил. – Только не всем!

- Извини, я не хотела, - туша сигарету об угол кровати сказала Брунгильда.

- Да, ничего страшного.

- А я думала ты по вызову, ну типа роль играешь.

- В смысле по вызову?

- Я мужика заказала, должен был приехать, а тут ты заваливаешься, такой типа, - извините, я этажом ошибся. Ну, знаешь, как в дешёвых порнофильмах.

- Поздравляю, походу я сэкономил тебе деньги!

- Получается, что так. Может останешься?

- Я бы очень хотел, но мне правда нужно идти.

Я позвонил в дверь. Настя открыла, и натянуто улыбнула хмурую физиогномию.

- Привет, - сказала она.

- Могла бы хоть какую-то радость изобразить, - заходя в квартиру сказал я.

- Слушай, я и так стараюсь. Ты сюда что, приехал любезности разводить?

- Вроде как нет.

- Ну вот и всё. Заткнись и проходи в спальню.

- Как, вот так вот сразу? Может хотя бы чаю попьём?

- Может, тебе, ещё блины испечь?!

- Как скажешь в спальню, так в спальню.

- Заткнись и не беси меня.

- Ок.

Мы зашли в спальню, Настя быстро разделась и легла в кровать. Она сильно изменилась. Прибавила в весе, морщинки около глаз и губ. Сальные и неухоженные, коротко остриженные волосы. Видимо, у неё сейчас, действительно чёрная полоса по жизни.

- Ну, чего уставился? Давай скорее.

- Ок. Где презервативы?

- В смысле где? Я думала ты купишь.

- А я думал, что у тебя есть.

- Боже, какой же ты всё-таки болван! Остался таким же, каким и был - нисколько не изменился.

- Ну, извини ты вызваниваешь мужика, могла бы и подготовится!

- О чём я только думала, когда решила тебе позвонить?

- Мне уйти?

- Ладно, забей.

- Так чего может мне сходить купить?

- Не надо, давай уже так. Только не забудь вовремя вытащить. Ещё не хватало залететь от тебя.

- Ок.

Секс был быстрый, неповоротливый и скучный. В этом Настя нисколько не изменилась. Да и я, надо сказать был не очень-то горяч после Брунгильды. Я быстро оделся и не прощаясь ушёл.  

На улице по-прежнему стоял погожий осенний денёк. Шелест листвы, детишки беззаботно играют во дворе…

Проходя мимо скверика, я увидел там того самого старика. Он не торопясь потягивал из горла поллитровку и закусывал белым хлебом. Я приземлился рядом с ним.

- Ну, чего дед всё радуешься?

- Конечно радуюсь, а чего мне унывать-то. А ты, как, всё думаешь?

- Ага, думаю. Знаешь, вот ещё вчера было всё как-то непроглядно. Темно, как у негра в жопе. А сегодня вроде бы ничего - брезжит какой-то неясный свет.

- Жизнь – это зебра. То чёрное, то белое…

- Твоя истина старик. Простая, как две копейки, но истина.

- А мир и держится на таких вот простых истинах. А люди не могут этого понять и сами себе усложняют жизнь.

- Да, только почему мы так трудно доходим до этих истин? Почему надо столько дерьма перевернуть пока до них доберёшься? Ведь ответы-то под носом у нас лежат, а мы их не замечаем.

- Говорю же тебе, не забивай голову всяким хламом. Живи и радуйся! Пить будешь?

- Давай, а хуле делать?

Старик протянул мне бутылку. Я сделал два глотка, глубоко вдохнул и зажевал хлебом. По телу разлилось приятное чувство успокоенности. Мир наполнился привычными красками. Прав старик - чего грустить? Жить надо и радоваться!

Звонит как-то Андрюха - брательник мой младший. Он год, как из зоны вернулся, и типа новую жизнь начал. С наркоты соскочил, но на синьке завяз основательно. Настрой лирико-философский.

- Здарова Серый! Может встретимся? Посидим, водовки вкусной выпьем, за житьё-бытьё перетрём, а то давненько не виделись.

Давненько – это с прошлой недели, когда мы его корефана Вадьку Корявого в тюрьму провожали. Пили два дня, не просыхая – до чёрной копоти, до алмазной пыли в глазах.

У меня выходные и делать абсолютно нечего - лето шлаковое, однообразное, безысходное. Короче - настроение осень.

- Ага, - говорю я, - скоро буду.

Пошёл третий месяц, как мы развелись с Оксаной, вернее официально мы никогда и не были женаты, хотя это всего лишь условности. Разве штамп в паспорте мог бы что-то изменить в наших с ней отношениях? Однажды она поняла, что ей надоело тащить меня по жизни. Собрала сумку и ушла. Наверное, так должен был поступить я, но я так не поступил.

Купили водки, закусь – всё как в лучших домах Амстердама. Килечка в томате, хлебушек бородинский, нежное сальце с розоватыми прожилочками, огурчики малосольные хрустящие, в общем - всё по Фэн-шую.

Сидим, значит, пьём. Трёп за жизнь идёт полным ходом, но как-то вяло без энтузиазма. Тут Андрюха и говорит.

- Серый, а давай баб выпишем?

- Давай, - оживлённо согласился я. – Чего вдвоём тухнуть?

Братик мой женат никогда не был, я даже не помню встречался ли он с кем-нибудь вообще. Однако, баб возле него кружилось всегда много. И чего они только в нём находили? Невысокий, кривоногий, морда вечно чёрной щетиной, как у чечена заросшая. На чёрта похож. Особенно когда пьёт уже не первый день. Взлохмаченные чёрные пакли, глаза безумные, синеватым огнём разливаются.

Звонит Андрюха по номерам, пыхтит и ругается. Одна к ЕГЭ готовится, у второй сессия, у третьей муж, у четвёртой любовник. И так далее по заданной – тухло и обломно.

- Да ты чо коза, в натуре оборзела? – надрывно до хрипоты рычал Андрюха, - что значит не с кем ребёнка оставить? Тогда тащи его с собой. Сама пошла овца! Больше мне не звони… Всё, без вариантов братик, - резко отбросив мобильный сказал мне Андрюха. - Ништяки закончились – остались беспонт и безнадёга.

Допили мы водку и совсем что-то пасмурно стало. Андрюха снял со стены старенькую гитару с выцветшей декой, на которой красовалась фотография Цоя, и начал исполнять “Вальс-бостон”. На середине композиции там, где - листья падают вниз и пластинки кружится диск… Андрюха резко прервался, широкой пятернёй прижав струны.

- Может мелочишку пошевелим, ещё за одной сходим, а? – с надеждой в глазах спросил братик.

Пошевелили, собрали, пошли в магаз к Карэну, который торговал самой дешёвой водкой в округе, называвшейся среди местных - армянский ацетон. Идём, молчим - хмуро озираемся по сторонам, в надежде выцепить хотя бы одну местную сучару. Однако всё беспонт – сплошной голяк.

- Тебе сиг купить? – спросил Андрюха и получив отрицательный ответ скрылся за пластиковыми дверями магазина.

Минут пятнадцать, наверное, его не было. Наконец-то из мага с диким гоготом выходит братик с пакетом в одной руке и девушкой в другой. Такая сучара, что и чертям в аду стало бы жарко от взгляда её больших тёмных глаз. Под весёлой оранжевой футболочкой вызревала аккуратными бугорками грудь. Из-под еле-еле прикрывавшей задницу джинсовой юбчонки вырастали длинные, ровные ножки, мелькающие незагорелыми ляхами на солнце.

- Это Ирэн, - деловито, не без гордости, представил мне братик девушку.

- Сергей, - поздоровался я.

- Ирэн любезно согласилась скрасить наш досуг, - торжественно произнёс Андрюха и добавил шёпотом, - заметь, совершенно безвозмездно, то есть даром.

- Только я предупреждаю сразу, - подала голос Ирэн, до этого лишь мило улыбавшаяся. – Никакой групповухи!

- Я тоже против групповухи, - одобрительно поддержал я Ирэн.

- Вот и сговорились, - довольно улыбаясь во все свои неполные двадцать пять зубов, сказал Андрюха. – Значит будем по очереди!

Мы все дружно и звонко расхохотались. Смех наш волнами разлетался от одной стены дома к другой и гулким эхом взлетал в пыльное июньское небо, где в низко плывущих серых облаках купалось яркое солнце.

Ирэн источала удивительный аромат весенних цветов – нарцисса или гиацинта. И вообще она была классная, явно не нашего с братиком калибра, совершенно из другой лиги. Геометрически точно вычерченные линии лица. Всё на своих местах: глаза, губы, нос. Всё так как надо и ничего лишнего, такое редко встречается, когда всё на месте. У кого-то нос чуть ниже, брови выше, глаза круглее, губы тоньше, а здесь на лице у Ирэн создатель достиг совершенства гармонии формы.

Вот за это я и люблю своего братишку, что даже, казалось бы, в безвыходных ситуациях он всегда сможет найти выход, открыть правильную дверь. Впрочем, это его умение не всегда шло ему на пользу, зачастую выводя на те дорожки по которым никогда не следовало бы ходить.

Пришли и сразу без разгона начали пить, и, как всегда бывает, увлеклись и вовремя не сумели затормозить.

Когда я проснулся за окном розовел летний вечер. Андрюха, судя по рычащим звукам, доносившимся из ванной, блевал. Ирэн широко раскидав по сторонам долговязые ноги валялась на полу без чувств.

Из ванной с недовольной гримасой вышел братик.

- Слышь, Серый, походу водка совсем палёная была, лихо нас повырубало.

В ответ я лишь пожал плечами и разлил остатки водяры по стаканам. Мы одновременно с братиком не чокаясь махнули лихо задрав головы. Закусили, крякнули и довольно поёжились, пока тёплая водка проваливалась по занемевшему организму.

- Как там Ирэн, живая? – спросил братик.

- В смысле? Нажрата до усрачки, - пожимая плечами ответил я.

- Ну мы её чо пользовать-то будем или зря на неё горючку переводили? Иди пошевели её.

Я попытался привести Ирэн в чувства, но это было бесполезно.

- Беспонт, без мазы её будить, - махнул рукой Андрюха, сочувственно глядя на мои безрезультатные старания. – Давай так, она один хер ничего не вспомнит. Расчехляй её.

- А почему я?

- Ну, не знаю, может, потому что это я снял эту принцесску?

Чувствуя себя последним некрофилом, я стянул с Ирэн джинсовую юбочку, розовые трусики с бантиком и остановился в нерешительности.

- Ты чего там возишься? – недовольно спросил Андрюха.

- Там это - тампон.

- И чего? Потяни за верёвочку и всего делов!

- Вот сам и потяни, а я брезгую.

- Серый, я тебя не узнаю, ты давно таким брезгливым заделался? Как Катьку Кочерыжку на свалке жарить – это не брезгливо, а как тампон вытащить - это значит брезгливо!

- Я тогда совсем гашённый был, - попытался оправдаться я.

- А сейчас можно подумать, что ты трезвый?!

- В общем сам вытаскивай этот тампон, а я не буду, - категорично заявил я.

Андрюха недовольно рыча склонился над небритой промежностью Ирэн как заправский гинеколог, и, потянув за ниточку вытащил распухший от крови тампон.

- Ну вот и всё, а ты ссал как маленький!

Из промежности Ирэн, источая удушливо-едкий запах начал струиться зелёный дым. Мы с братиком в испуге отшатнулись от тела девушки.

- Это чо за херня? – заверещал братик. – Венеричка чо ли какая?

Когда дым рассеялся, и мы прокашлялись, то увидели, что около Ирэн стоит мужичонка, словно бы игрушечный, лицо круглое как блюдце, ростом с небольшую собачонку. Тоже кашляет, от сгустков крови и какой-то слизи отряхивается.

- Ты чо за хуй с горы? – нерешительно спросил братик.

- Я не хуй, - грубым и хриплым голосом, диссонирующим с его внешностью, ответил мужичок. – Я Пиздагном, слышали про такого, обсосы?

Мы с братцем недоумённо переглянулись и дружно повертели головами.

- Так вот, бакланы, радуйтесь - масть вам пришла козырная! Я исполню по одному, любому вашему желанию.

- Любому? – неуверенно переспросил я.

- Ты чего лошара, глухоеват что ли? Я же сказал, что любому.

- А чо только по одному? – возмутился Андрюха. – В сказке всегда по три можно.

- Ну вот и иди в ту сказку где по три, а здесь по одному раздают гомодрил ты конченный. И вообще, упыри, у вас ровно минута, на принятие решения, а потом я хлопну в ладоши, пиздень шлёпнет губами, и вы чмошники останетесь ни с чем!

Я мог пожелать, чего угодно: денег, машину, крутую работу, но всё это для меня в тот момент казалось абсолютно неважным, ненужным. Если бы я знал, что Андрюха, через месяц убьётся, залетев на краденой тачке под бензовоз, конечно я бы пожелал, чтобы мой братишка жил вечно или хотя бы бросил пить. Мало ли чего я там, тогда, мог пожелать, но попросил я у Пиздагнома следующее:

- Хочу, чтобы Оксана ко мне вернулась, - быстро сказал я. – И мы жили долго и счастливо.

- Дятел ты комнатный, нахера тебе эта сучара сдалась, да ещё и жить с ней долго и счастливо? С ума ведь с ней сойдёшь. Ладно, воля твоя, завтра жди - вернётся. Ну, а ты, чего примёрз? - обратился Пиздагном к братику, - Время тик-так!

- Много бухла и тёлок, - уверенно сказал братик. – И чтобы прямо сейчас!

- Ладно чучело, будут тебе бухло и тёлки. Адью черти! – Пиздагном хлопнул в ладошки и промежность Ирэн начала издавать какие-то утробные звуки, затем смачно чавкнула и через мгновение Пиздагном исчез вместе с Ирэн.

Как он и обещал появилось бухло - пришёл поэт Александровский и принёс два ящика водки - по случаю дня рождения Виктора Цоя. Затем, откуда-то нарисовались разномастные бабы, высокие и низкие, толстые и тонкие, красивые и не очень. И пошёл у нас славный гудёж, так, что дым коромыслом стоял.

Следующим вечером, еле добравшись до дома, я обнаружил там Оксану, её болезненно-бледное лицо с сияющими синими глазами безучастно смотрело в телевизор, сумка с вещами валялась на полу. Я кое-как разделся и завалился спать, как будто ничего и не было.

Когда-то давно, ещё в другой стране, работал Пашка трактористом в совхозе “Знамя Ильича”. Разномастные девки за ним табуном ходили. Когда он садился на лавочку возле дома и растягивал трёхрядку, заводя крепим тягучим голосом песни о беззаветной любви к родине, они просто таяли. Только с девками этими не было у Пашки ничего серьёзного, никто не мог обуздать буйный характер деревенского “плейбоя”. Так было пока Пашка не встретил Оксану.

Буйные формы и большие тёмные глаза сразили наповал молодого тракториста. Не милы для него стали все другие девушки. Долго он добивался Оксанку. Ничего не помогало: ни крепко сбитый мускулистый торс, ни задушевные песни итальянских исполнителей, которые Пашка ночами старательно подбирал на своей гармошке, ни слова ласковые, которые он шептал ей на ушко. В общем, всё то, что работало с остальными, на Оксану совершенно не действовало, отчего Пашка заводился ещё сильнее, предвкушая сладость недоступного плода.

Однажды, в дождливую майскую ночь, Пашка добился своего, наконец-то Оксанка сломалась под его напором. Только ждало его глубокое разочарование. С наружи горячая и притягательная Оксана, в интимном плане оказалась невероятно холодной. Пока Пашка старался, применяя самые изощрённые свои навыки, Оксана лежала в полнейшей отрешённости, изучая облупившейся потолок совхозной столовой, в которой она работала поварихой. Для Пашки - это было неприятное открытие. С таким он сталкивался впервые. Осерчавший, он пустился в серьёзный запой, а через неделю, очнувшись, решил забыть всё, как дурной сон и порвать с Оксаной, но было уже поздно - она забеременела и Пашка, как человек совестливый женился на ней, а через девять месяцев родилась Анька.

В двенадцать лет рано созревшая Оксана начала бегать по парням. Жгло её изнутри нараставшее женское любопытство. Огнём жгло между ног и однажды она решилась и отдалась за совхозными гаражами парню носившему длинный клёш на широком армейском ремне. Удовлетворив своё любопытство Оксана была разочарована. Ничего такого, чего, она ожидала почувствовать, она не испытала - только боль и опустошённость, когда всё закончилось.

После этого Оксана соблазнила своего отчима, уже немолодого и невзрачного мужичонку. После вонючего и неповоротливого соития, Оксана ещё больше разочаровалась в мужчинах. Пыл её с каждым последующим неудачным актом остывал. Пока однажды Оксана не встретила Анастасию, студентку, которая приехала в их деревню на “картошку”. Напившись как-то вечером после уборки урожая креплёного вина, Настя подарила Оксане радость женской любви, наполненной ранее неведанной теплотой и нежностью. И сразу всё встало на свои места. Мир до этого разрозненный и искривлённый, разбитый на тысячи осколков, стал единым целым, превратился в чёткую и ясную картину.

Затем Настя уехала и недолгое бабье счастье растворилось словно утренний туман. Потом, в жизни Оксаны появился этот кривоногий Пашка-тракторист, с гнилыми чёрными зубами и непослушным русым чубом, выбивавшимся из-под кепки. Как и все мужчины в её жизни он был абсолютно чужероден.

Родилась Анюта, а через три года Оксана родила Николку, от заехавшего в их края художника Александровского. Решив, может это только с деревенскими мужиками у неё не выходит радости в любви, Оксана решила попробовать с городским. Однако опыт с Александровским не принёс Оксане ничего хорошего, кроме беременности. Пашка знал, что Николка не его, но покорно молчал.

Пустота в его сердце разрослась к тому моменту до размеров вселенной. После того как он женился на Оксане всё в его простой и незамысловатой жизни пошло наперекосяк. Пашка чувствовал, что он чужой Оксане, но ничего не мог с этим поделать. Искал прежде всего проблему в себе от того и стал поддавать.

Ветер перемен прекратил дуть, унеся вместе с собой великую красную империю в небытие. Пашка окончательно оскотинился и опустился. Периодически поколачивал Оксану, виня её в своих неудачах и косой судьбе, ища в этой некогда красивой и статной женщине, а ныне забитой и рано постаревшей, ответы на все свои беды. После рождения Николки, Оксана, терзаемая своими душевными страданиями, совсем засохла и стала быстро угасать и всё хозяйство легло на хрупкие плечи дочери.

Анька выбежала босиком во двор, белыми ступнями меся раскисшую грязь.  Накинув, поверх цветастой ночнушки, чёрную болоньевую куртку, она, бросилась снимать развешенное во дворе бельё – которое резкими порывами ветра едва не срывало с верёвок.

Этим летом ей исполнилось семнадцать, и осенью она должна уехать в Город, где будет учиться в техникуме. Николка уже вырос и теперь было кому помогать матери, которая в последнее время часто хворала, неделями не поднимаясь с кровати. На отца надежда была слабая. Вот уже несколько лет он беспробудно пил, с каждым днём всё больше превращаясь в животное.

- Аня, дочь, - кричала с крыльца Оксана, - посмотри под забором отца, а то может опять не сумел ночью калитку открыть.

Анька быстро подбежала к калитке и обнаружила там спящего отца. Она взяла его за рукав куртки и скользя босыми ногами по грязи поволокла отца к дому. Небеса разверзлись холодным ливнем и большие капли тяжело колотили по земле. Оксана занесла бельё в дом, затем помогла дочери затащить Пашку на крыльцо. Там они его и оставили, а сами пошли пить горячий чай с вишнёвым вареньем.

Пашке снилось, что он распорол ржавым топором белое тело Оксаны выпустив наружу сизый ливер. Грубыми и тяжёлыми руками Пашка полез в грудину ища у неё сердце, но ничего не нашёл, потому что там его не было. Всё глубже и глубже погружал Пашка руки в раскрытое тело Оксаны, пока полностью не утонул в нём.

В Москве пять утра. Смотрю, залипая одним глазом, баскетбол. Играют “Воины” из Окленда против “Королей” из Сакраменто - на “Оракл арене”. “Короли” без Буги, своего лидера, который пару игр назад сломал запястье, пытаясь вырубить дюралевый стул, который конечно был виноват в очередном поражении. Начали ни шатко, ни валко, но к середине второй четверти раскачались и счёт выровнялся. В начале третьей четверти залетело подряд две трёхи и “Короли” вышли вперёд.

Какого хрена я не ложусь спасть? Через несколько часов надо будет уже вставать. Люди делающие деньги на революции не могут позволить себе спать до обеда. Таков мой самурайский кодекс. Вставай рано - делай всё быстро.

Залетела ещё одна трёха. “Короли” увеличили преимущество. Звонит телефон. “Напитки покрепче звонки покороче” - надрывает глотку Рома Зверь. Звонит Борис Рыжик - приятель мой по универу. Такой же безумный фанат баскетбола, как и я, и, в частности “Королей” из Сакраменто.

Стоит, наверное, отдельно упомянуть про любовь к “Королям”, ведь любой человек посмотрев турнирную таблицу, заметит, что Сакраменто неизменно болтается ниже зоны плей-офф. Сто раз слышал от знакомых фанов НБА –почему, мать твою, ты болеешь за этих лузеров из Сакраменто? Почему не “Кавальерс” или те же “Воины” из Окленда? Тут на самом деле всё просто. Начал я смотреть матчи НБА, да и вообще пропитываться культурой баскетбола, когда в Сакраменто была собрана знатная банда - по тем временам. Си Уэбб, Тюркоглю, Пежа Стоякович, Владе Дивац. Годы прошли, “Короли” тем великолепным составом так и не взяли титул. И команда год за годом начала превращаться в откровенную парашу. В общем, звонит Борис Рыжик:

- Здорово, бразза, смотришь “Королей”? - спрашивает он.

Тупой вопрос, что я ещё могу делать в пять утра. Не ну не спать же?

- Смотрю, -  отвечаю я.

- Прикинь, “Воинов” без Буги делаем, а я думал трындец без него. Даже ставку против Сакраменто сделал.

- Ага, - безучастно поддерживаю я его болтовню.

В трубке мобильного неразборчиво бормочет голос Рыжика, но я вижу перед собой лицо его жены. Помню, напились как-то у них дома. Боря вообще в дрова. Уложили его. Ну тут и пошла масть! Жена у него на лицо конечно не очень, зато невероятно гибкая и пизда у неё горячая, как кипяток. Вошёл я значит в неё сзади, а она возьми, да и пёрдни…

- Эй, Антох, ты уснул там что ли? - опять из дремоты выплыл в ухо голос Рыжика.

- Слушай, Борь давай до завтра, наверное, а то я залипаю уже.

- “Короли” вперёд! – взвизгнул в трубку Борис.

- “Короли” вперёд, - вяло отозвался я.

Карри, забил две трёхи с ведения, в своём фирменном стиле, не доходя до дуги несколько шагов. Счёт равный. Затем силовой проход Грина - два плюс один и “Воины” уже впереди. Две подряд из угла трёхи Томпсона, намекают “Королям”, да и мне, что сегодня ловить абсолютно нечего. Я вырубаю телек и ложусь спать. И засыпаю я с мыслью о том, что Буги всё-таки мудак и никогда “Короли” не выйдут с ним в пост-сизон, а пизда у Борькиной жены несмотря ни на что - просто огонь!

Вместе с Леной мы гуляем по зоопарку. У неё новая стрижка, длинная чёлка теперь почти закрывает глаза. Мы стоим у вольера с пумой, но раскалённое июльское солнце слишком жарит и животное где-то прячется. Вчера я проезжал мимо Лениного дома и видел там Porsche Олега, и я совершенно не представляю, что это всё могло бы значить. Может он вернулся за вещами? Может ещё что?

По дороге в зоопарк мы ехали практически молча, лишь изредка обмениваясь односложными фразами о новом альбоме “Фараона”. Лене, он не понравился, и она сказала, что скоро его вообще никто не будет слушать. Лена старше мне на два года, мне двадцать три.

Будний день, среда. Скоро полдень и жарит просто невероятно, выпаривая из головы остатки разума. И зачем ей понадобилось болтаться в такое пекло по зоопарку?

Мы разглядываем верблюдов, я безостановочно курю. Вокруг полно киргизов или узбеков. Вероятно, у них выходной. Они много смеются, пьют пиво и разговаривают на своём непонятном языке. Мимо нас проходит толпа ребятишек, они идут парами и громко галдят перебивая друг друга.

Лена говорит, что не отказалась бы от диетической колы со льдом. Я бы с удовольствием выпил холодного пива. Вся эта прогулка меня ужасно напрягает. Из головы не выходит припаркованная у её дома машина Олега. Лена заметила киоск с напитками, и мы идём к нему. В этом месте невероятно пусто, детишки скрылись за поворотом, и мы остались вдвоём. Лена идёт впереди. Вокруг ни души. У меня проскальзывает мысль, что если я её соберусь убить, то это никто не заметит.

В киоске не оказалось диетической колы и Лена взяла обычную. Я купил пиво, которое оплатила она, потому что я забыл дома бумажник. Мы сидим на лавке напротив вольера с бурым медведем, из-за жары он выглядит абсолютно безумным.

- Как думаешь у некрофилов есть различия по половым предпочтениям? – спросила Лена.

- Что ты имеешь ввиду?

- Ну, знаешь, есть типа, некрофилы-геи, которые, скажем, предпочитают трахать только трупы мужчин? Или некрофилам всё равно кого трахать, лишь бы это было остывшее тело?

- Никогда не задумывался над этим. Почему ты спрашиваешь?

- Не знаю, - пожала плечами Лена. – Просто пришло в голову.

У вольера с медведем собралась небольшая толпа детишек и они начали кидаться в него монетками.

- А ты никогда не думал, как это, трахать мёртвое тело?

Постоянно, когда занимаюсь с тобой сексом! Хотел я ей ответить.

- Никогда. Слушай почему тебя так волнует тема некрофилии? Почитай, не знаю, там какую-нибудь научную брошюру или посмотри видео на Ютуб.

- Просто, в некоторой степени, мы все так или иначе мертвы и по сути, в том или ином виде занимаемся сексом с трупами. Трахаемся с неодушевлёнными телами.

Я постоянно думаю про Олега, но спросить не решаюсь. Интересно, так ли это было для меня важно, если бы Ленин отец не был финансовым директором в той фирме, в которой я работаю? Они с Олегом встречались два года, но, по её словам, ничего серьёзного – он просто ОК! Он мне как старший брат, как однажды сказала про него Лена. Старший брат, с которым она периодически трахается. Я иногда пересекаюсь с ним в “РИО”. Олегу около двадцати: подтянутый, загорелый, светловолосый, с улыбкой на двадцать тысяч баксов.

Мы проходим мимо слонов, огромных и неповоротливых, выглядящих невероятно усталыми и одинокими.

- Смотри, тот слон похож на тебя! – говорит Лена снимая его на свой новенький седьмой iPhone, который ей подарил Олег.

Дальше мы проходим мимо вольеров с обезьянами, какими-то горными козлами, жирафом… Из-за жары животные выглядят побитыми и несчастными.

Недавно сделанная Леной пластика заметно округлила её лицо и выровняла нос. Грязные утки трепыхаются около плавучих домиков. Парень с девушкой бросают им хлебные крошки – это выглядит до невозможности неестественно и тошнотворно. В конце концов, всем от кого-то, что-то нужно. Мне от Лены нужны её деньги и возможные перспективы, а этот парень, возможно, просто хочет трахнуть девчонку и поэтому разыгрывает из себя такого себе романтика. Хотя на самом деле, если бы она ему дала, он отодрал бы её прямо здесь на берегу пруда.

Мы зашли в закусочную. Народу никого, слышен ровный гул от кондиционеров. Лена выудила из бургера мясо, булку с салатом оставив на тарелке. Я не спеша пью колу со льдом, есть совершенно не хочется. Лена доела мясо и закурила.

- Лен, по-моему тут нельзя курить, - замечаю я.

- Меня, на самом деле зовут Гретта - мне триста лет, и я оборотень, - глядя мимо меня говорит Лена. -  Я жила вместе с родителями, на отдалённом хуторе. Однажды, я пошла в лес собирать ягоды и на меня напал огромный волк. С тех пор каждое полнолуние я превращаюсь в страшного зверя и брожу по городу в поисках очередной жертвы.

- Я вчера видел машину Олега около твоего дома.

- Лет через пятьдесят или может меньше, ты умрёшь, как и все вы. Знаешь, как это тяжело терять людей, к которым привязываешься?

- Как например Олега? – уже начинаю заводиться я.

- Мне вас всех, правда, жаль. Вы люди такие ничтожные в своих жалких попытках вознестись над временем. Вы думаете, что будете жить вечно, а потом щёлк и кто-то потушил свет.

- Он по-прежнему тебя трахает? – уже не могу остановиться я.

- Знаешь, как прекрасен свет холодной луны. Волнующий и манящий. Нет на свете ничего прекрасней его…

Обратно мы прошли мимо фламинго, гордо стоявших вытянув шеи. Мы не без труда отыскали на огромной стоянке перед зоопарком её вишнёвую Maserati. Лена опять включила “Фараона” и больше мы ни о чём не разговаривали.

Столкнулись в магазине. Не узнал её. Сильно изменилась, и только взгляд прежний. До пределов вкрадчивый. Льющий холодный свет глубоко в душу. Как-то даже обыденно всё вышло. Здравствуй! Привет! Как дела? - А разве могло быть по-другому?

Прошло много времени, но вот коснулся её ладони и дрожь по телу - как тогда, в первый раз. Сердце почему-то забилось неровно, нехорошо.

В жарком июньском воздухе таял сладковатый запах лип. Мысли путались в голове.

- Где пропадал? – спрашивает она.

- Где бы не пропадал, всё равно все дороги, рано или поздно, выводят к дому.

- Хорошо, что ты вернулся, наших совсем мало осталось, почти все разъехались.

Она закурила.

- Знаешь, я первое время даже скучала по тебе. А потом как-то всё само собой сложилось. Я замуж вышла, - и через небольшую паузу добавила. – за Лёшу.

- Так, наверное, и должно было случится, - ответил я.

Время. Как много его надо, чтобы всё улеглось. Забылось. Завалилось в отдалённые уголки памяти. Зарыть все метания, нежность, слова. Засыпать землёй, поставить крест и забыть об этом навсегда.

А ведь думал, что похоронил. Однако, что-то всё ещё теплица, где-то глубоко внутри.

Мы шли по бульвару, в сторону её дома. Сотни тысяч раз мы проходили вместе этим маршрутом. И сейчас идём вроде бы вместе, хотя на самом деле врозь. Мелькали в голове какие-то картинки из прошлого. Не совсем ясные, как смазанные фотографии. Без лиц, без какого-либо смысла. Фразы, вырванные из контекста.

Осмотрелся по сторонам, тот самый двор, конечно теперь всё по-другому и люди другие, но это тот самый двор. Та самая опалённая временем пятиэтажка. Провожая её до подъезда, я всегда ждал пока она выглянет в окно и помашет мне рукой. Затем путь домой через чужие дворы. Рука в кармане плотно сжимающая кастет.

Через какое-то время подошёл Лёша. Изменился. Возмужал. Широкие скулы, поросшие светлой щетиной, а нос так и остался кривой после перелома. Улыбается, что-то говорит. Неважное сейчас. Убил бы я его, наверное, тогда, если бы она меня не остановила.

Стоим курим. Солнце продолжает жечь, поднимая вверх жар от пропаренного асфальта. Она улыбается. Как и тогда чуть кривя губы в уголках, но всё равно что-то изменилось. Дело даже не в улыбке, а в самом её лице. Оно стало жёстче и фальшивее.

Мы докурили. Чувствую пора уходить, но почему-то хочется остаться. Я смотрю в её глаза, наполненные невыносимым холодом. Что-то пытаюсь в них увидеть. Зачем? Ведь жизнь сложилась так, а не иначе. По-другому не будет. Тогда зачем я пошёл с ней, зачем сейчас стою и веду этот пустой разговор?

Прощаемся. Они уходят, и я смотрю как их фигурки растворяются в мареве палящего полдня. Дворами выхожу на набережную. Спускаюсь к реке. Именно здесь всё когда-то началось. Первый поцелуй, слова нежности. Большой оранжевый шар отцветающего солнца, неторопливо опускающийся за горизонт. Всё было и ничего уже не изменить. Ребёнок, которого я убил. Вернее, дал согласие на убийство. Ребёнок, которого я не хотел. Всё это уже далеко, и не разобрать толком, что случилось. Кто тогда больше или меньше был виноват. Время прозрачной пеленой накрыло воспоминания. Смазало их. Изменило фокус. То, что было когда-то главным - стало обыденным.