Пока жури журит, прелагаю вам , папуасы, образчик высокой и пронзительной литературы.

Стоит признать, судьба никогда не отнимает у тебя все. Всегда предлагает что-то взамен. Подчас, даже более ценное, чем то, что ты потерял. Конечно, если ты не из того ограниченного тиража стопроцентных неудачников, которых она имеет до самого конца. До того момента, пока их гробы не выпадают из катафалков под колеса грузовиков на оживленном шоссе .

Моя креольская мышка была тем самым сладким, после кислых предупреждений в виде рассеченной руки и грязной рубашки. Компенсацией за старания выжить у гидравлической мастерской мистера Бао. Высокие скулы, густые ресницы, неожиданная зелень глаз на смуглом лице. Потерпите, мистер Акиньшин? На бейдже было написано «Мария Моли». Как в детском стишке. Я проговариваю про себя - Мария Моли. Карамельные имя и фамилия тают на языке, оставляя послевкусие ванили. Русский и креолка. Экзотика.

Мария Моли. Жемчужина из фероньерки украшающей морщинистый лоб судьбы. Потерпите, мистер Акиньшин? Конечно, я потерплю. Вся моя жизнь в той или иной мере состоит из терпения. И сердец. Черных, никаких и больших. Тех, к которым я отношусь очень хорошо, не смотря на обычные людские недостатки. Я думаю о Марии. Она мне улыбается.

Это как тогда, в Москве. Алтынгуль. Гуля. Золотой цветок. Аккуратный зеленый халат с надписью «Клининговая служба».  Лет шесть назад. Или семь? Хорошее всегда расплывается в памяти светлыми пятнами. На то оно и есть хорошее. Вот плохое помнишь четко. Черный цвет на любом фоне, кроме черного, виден отлично. Точками, пятнами, полосами. Врезается краями в сознание. По-свински выделяясь на белой простыне жизни.

- Эй, йигит, палов будешь?   

- Буду, - в кармане у меня были две тысячи дагестанских долларов, а в голове цель.

- Бу ерга садись, сюда садись, - они гостеприимно сдвинулись, уступив место на старой паллете.  За нашими спинами возвышалась серая громада «Мира» - огромного торгового комплекса на окраине Москвы. Громада с крышей, утыканной тонкими антеннами. А перед нами лежал запутанный лабиринт товарных поддонов, в проходах лежал мусор. Мы сидели и сосредоточено жевали горячий плов, каждый раз набирая горстью с неудобных, вихляющихся пластиковых тарелок.

- Ты откуда, йигит?

- С Дорогомиловского, - рассказывать всю свою биографию людям, угостившим тебя пловом, тут признак дурного тона. Здесь все вопросы конкретны, в них нет подтекстов, предложений сообщить то, что выходит за рамки. Поболтать. Рассказать, что ты с Кемерово, у тебя проблемы. Ты нелегал в своей стране. Что у тебя совсем ничего нет, только пакет с зубной щеткой, парой белья и перчатками.

- А тут че делаешь? – окончания он смягчал, выходило –ищь, мягче и так мягкого «делаешь».

- Работу ищу, там рассчитался. Есть тут работа?

Мой собеседник вытер руки грязным полотенцем и перевел мои слова молчавшим. Обращаясь, как мне показалось, больше к сидевшему чуть в стороне старику.   Временами, прерывая речь смутно знакомым мне еще по рынку «Ха, бобой Мосулло?».  Да, дедушка?

Выслушав его, старик немного подумал, а потом повернулся ко мне.

- Паспорти есть? Жилье здесь, работа здесь.  Нужно паспорти,- объяснил он, и неопределенно помахал рукой, -  тут миграция текширмок. Проверяет.

Паспорт у меня был. Довольно неудобная вещь в моем положении. Честно все рассказать? Старик отставил тарелку в сторону и вытер руки. Я ему, почему-то доверял. Морщинистый, с седой бородой, со сдвинутой на затылок тюбетейкой. В зеленой робе, такой же, как и робы невидимых тысяч, копошащихся на задворках промышленных зон, подальше от людских глаз. Кто-то почтительно налил ему чай, от которого в стылый осенний воздух поднимался пар. 

- Есть, бобо Мосулло. Русский.

- Грущик, юкчи ишламок, - сказал он и что-то объяснил своему переводчику. Тот кивнул.

- Дедушка говорит: если есть паспорти, можешь работать здесь. Толко паспорти отдешь в оуфис, Елисею.

- Кому?

- Елисей, он тут начальник. Пять просентов с бир ойлик отдашь ему. С зарплата.

Податься мне было некуда. Путь на Дорогомиловку был заказан после того, как мы с Саней взяли деньги Яхьи и Магомеда. И каждый устраивался по-своему – мой напарник подался в нищие, а я, после нескольких суток мытарств, прибился, наконец, к «Миру», бобо Мосулло и его палову.

Вопросов мне никто особо не задавал. Полноватый парень со сказочным именем Елисей забрал у меня паспорт и дал подписать договор, который я даже не читал. В его «оуфисе» без окон потерянном в хаосе комнатушек вспомогательных служб   пахло прокисшим растворимым кофе, пылью и глупостью. Было слышно, как за стеной грохотали вентиляторы системы кондиционирования.

- Тебе Мосулло сказал, что будешь отдавать десять процентов мне? – в глазках, под нависшими веками светилась жадность.

- Пять, вроде?

Он шмыгнул носом и часто заморгал. Начальство, одетое в несуразную офисную рубашку с галстуком, темные брюки и дешевые туфли, вызывало у меня неопределенное раздражение.

- Да, пять.

- Говорил.

- Зарплата тридцатого. Замылишь, пеняй на себя, понял? Общага на минус втором. Сам найдешь. На тебе пропуск.

- Ахмокнинг катта-кичиги йок- дураки не делятся на больших и малых, - сказал мне дедушка Мосулло, которому я передал смысл нашей беседы. – Хавотир олманг, не переживай. Хорошо работай, и Аллах даст тебе немного счастья.

  А на следующий день я увидел Алтынгуль. Мы, как раз, разгружали машину со стиральным порошком, паллет развалился при подъёме карой. Вилы вспороли пленку, и часть содержимого оказалась на полу. Не бог весть, какая проблема, если экономишь на упаковке, но Елисей, начальственно раздувая жабры, оштрафовал всю смену, а потом вызвал уборку: Алтынгуль и еще пятерых уборщиц. Тогда она впервые мне улыбнулась.

Меня приводит в себя толчок локтем. Милый поросеночек Его величества совсем недоволен моим поведением, Рите хочется знать, о чем я задумался.

 Может быть о нас, милый?

Я пытаюсь ей объяснить, что сильно сомневаюсь в том, что ее благоверный уже три дня как валандается с очередной потаскухой. Что дело сильно сложнее, потому что исчез Рубинштейн. Это совпадение неспроста. Про неизвестный номер в вызовах Толстяка я предпочитаю молчать. Не стоит делать поспешных выводов

- Да они вдвоем пялят какую-нибудь обезьяну! Или двух! Ты наивный, – фыркает моя горячая собеседница. Жаль, что ее гневную энергию нельзя укротить. Рита – это таран, прошибающий закрытые двери. Если бы ее благоверный попался под руку сейчас, последствия были бы самыми печальными. Слониху заносит как автобус на горной дороге. Все, что осталось бы Его величеству в этом случае – это идти по доске в море.

Или клещи для причиндал - на выбор. Она кладет мне руку на колено, но я осторожно убираю ее на рукоятку переключения передач, объясняя это тем, что мне нужно сильно подумать.

То, что я не могу сейчас сообщить женушке Сдобного, это тот факт, что, отправляясь на поиски амурных приключений, он всегда звонил мне.

- Рита может тебе позвонить, скажи, что я на службе, лады, чувак? У меня тут такая телка, ты бы видел!

Всегда звонил. И никогда не брал с собой Рубинштейна. Все это говорило о том, что в настоящий момент старший инспектор встрял в какую-нибудь мутную историю. Мутную и, скорей всего, опасную. Почему он не позвонил мне?