Штоллен для ангела (на конкурс)

#новогодний_alterlit #Петербург #конкурс_alterlit

Лидия Карловна упаковала последний штоллен в фольгу, положила рядом с девятью другими на медный прабабкин поднос. Подумала с минуту и переставила поднос на подоконник, так, чтобы свет от фонаря на углу Кронверкского красиво подсветил серебристые полешки.

Бомкнуло девять раз в гостиной. Через минуту загудело с колокольни Петропавловского – прадедушкин «Густав Беккер» всегда спешил. Он был частью мироздания, таким же как пейзаж со снегирем в библиотеке, как трюмо с отколотым краешком. Как штоллены, которые Лидия Карловна пекла, кажется, всегда. Все сорок пять лет своей жизни. С того самого года, когда отец первый раз взял пятилетнюю Лидочку в «ночной рейд» по городу.

- Рано ей еще. Ооох рано… - причитала мама, натягивая на дочку валенки и беличью пушистую шубку.

А Лидочка никак не могла понять, как это рано, когда темная ночь на дворе. И Густав показывает всеми своими усами-стрелками вверх.

***

В ту ночь Лидочка сидела в санках пышным меховым кульком, держа на коленях коробку, в которую (она подсмотрела) мама с бабушкой сложили целую кучу штолленов. Ей хотелось расковырять коробку и отколупать кусочек, но отец, бегущий впереди веселой лошадкой, периодически покрикивал: «Не садись на пенек. Не ешь пирожок»! Так что, Лидочка просто вдыхала в себя сладкий аромат цукатов, ванили и чего-то еще удивительного, тонкого, волшебного.

Под скрип полозьев, под тихий снежок и под раздумья о том, как бы не забыть перевесить синий шар с нижней ветки на верхнюю Лидочка задремала. А проснулась тогда, когда отец резко выдернул ее из санок вместе с коробкой.

 - Ой… Пушкин!

- Да. Теперь ступай, Лида. Угости его вкусненьким. Вот прям, где цветы лежат, туда и клади наш кексик. Давай- давай.

Поэт смотрел на Лидочку сверху вниз с ласковой усмешкой.

Пушкин филармонический. И другой, что на Пушкинской, и в лицейском саду. И Медный всадник. Атланты. Сфинксы на Неве и сфинксы у Фонтанки, конечно же несчастный Александр третий, Петр у Михайловского…

В ту ночь они обошли всех по длинному списку. И каждому Лидочка «дарила» рождественский штоллен, и было ей за папу и за себя отчего-то неловко. Согласитесь, глупость же – памятникам выпечку носить.

***

Лишь в марте, когда в доме запахло мимозами и весной, Лидочка решилась спросить, что это была за ночная прогулка.

- Такая наша – семьи Гесселей работа, – сказала мама строго.

- СтатУям кексы развозить? Дааа. Ооочень важная работа. В Африке детям хлеба не хватает, а мы… – Лидочке было уже шесть. Она все знала про Африку.

- Да. Важная. – Вклинился отец. - Это делаю я, делал мой отец, делала его мать - твоя прабабушка, будешь делать и ты, и твои братья и сестры, если они родятся, и дети твои. Это долг наш, Лида. Наша благодарность молчаливым хранителям города.

- Брр. Мра-ко-бе-си-е! - Лидочка хмынула и горделиво прошествовала мимо закашлявшегося отца.

К августу папа умер. А в декабре они с мамой и бабушкой замачивали в коньяке цукаты для штолленов, повторяя хором: «Пушкин у филармонии. И тот, что на Пушкинской улице, и в лицейском саду. И Медный всадник. Потом Атланты. Сфинксы на Неве и у Фонтанки…

***

Фонарь на углу Кронверкского моргнул. В коридоре громыхнуло так, что Лида ойкнула.

- Кость, это ты?

- Да, блин. Чемодан уронил. А в клетку где? В этот ни черта не влезает.

- На антресоли посмотри. Слушай, нам обязательно ехать прямо сейчас?

- Опять-двадцать пять. Ну, обсуждали же. Я столько этой должности ждал! Это же Нью-йорк, Лида! А-ме-ри-ка…

- Кость, давай я после праздников прилечу. У меня тут дела. Ну… Ты же понимаешь?

- Лииида! Хватит! Я двадцать лет твои фанаберии терпел. Но сейчас совсем не время! Ты мне нужна, Лида. Живому твоему мужу. А не болванкам медным, прости пожалуйста.

- Они бронзовые.

- Лидааа!!!

***

Штоллены были теплые, незрелые. Но Лидия Карловна решила, что лучше раздать их сейчас. Раздать и попрощаться. Наверное, уже навсегда.

- Ма, я с тобой? – Витька. Двадцатилетний, весь в отца, такой же громкий и красивый вылетел следом из подъезда – куртка нараспашку.

- Ты ведь знаешь куда я?

- Ага. Но не одной же тебе по ночи шастать. -  Как и отец, Витька не одобрял этого «дурацкого семейного долга», да и не считал себя Гесселем. Какой он Гессель, когда он Миронов. И предки его - не заполошные питерские булочники, а крепкие уральские металлурги.

Витька оставался в Питере. И Лидочку это тоже тревожило. Но Витька мог в любой момент прилететь в Нью-Йорк, а вот сфинксам это было сложновато.

- Не переживай, ма. Никуда твои медные статУи не денутся.

- Бронзовые!!!

***

Без суеты, по-деловому, словно почтальонша, распихивающая жировки по ящикам, Лида раскладывала штолены по постаментам. Стыдно было ей смотреть в их равнодушные глаза, словно они по взгляду ее поймут, что она уезжает прочь, оставляя их совсем одних, под ветром, дождем, снегом. Что это ее последний им дар, больше похожий на откуп. Что питерские Гессели - всё. Закончились.

-  Домой? – Витька щелкнул левого сфинкса по носу.

- Да,- вздохнула Лидочка.

- Слушай… - Витька странно замялся. – Я что хотел спросить. А ангелу точно не надо?

- Какому? Что?

- Ну, штоллен. Этому с зонтом этому нашему ангелу? Ну а чо он? Хуже сфинксов что ли?

- Есть же список. - Мать недоверчиво смотрела на сына, пытаясь распознать в его интонациях иронию, но Витька выглядел абсолютно серьезным.

- Знаю-знаю. Пушкин у филармонии. Пушкин на Пушкинской, бла бла бла… Но ангелу тоже нужно, ма. Я так считаю. И раз теперь мне этим заниматься, то давай его тоже в список внесем. Со следующего года.

- Новый пекарь… - прошелестел левый сфинкс.

- Новый год… - добавил правый.

Ляля Брынза: Штоллен для ангела