Изаура, Катька и Кристина (на конкурс)

#новогодний_alterlit #Петербург #конкурс_alterlit

1.

            За дверью у взрослых весело, а у нас «Тархун» и разговор двух мужчин.

            - Это я её люблю, - в который раз твержу однокласснику Мишке.

            Пузырьки бьют в нос и вышибают слёзы.

            - Нет, это я люблю её, - не сдаётся тот.

            Так и сидим. Спорим, позеваем. От яростных зевков у меня до крови лопнула губа. Я страшен в этом бою.

            Вбегает в комнату мама:

            - А что это вы заливное ещё не ели? Ешьте! Скоро двенадцать! На ёлку пойдём!

            Радости-то в еде. Мы тут Катьку делим. Ничего кроме лимонада в горло не лезет.

            Затем из-за двери говорит на всю громкость Горбачёв:

            - Завершился тысяча девятьсот девяностый год, а с ним и восьмидесятые годы. Они были наполнены событиями огромного значения. Ушла Холодная война, отпала непосредственная ядерная угроза, приоткрылись горизонты мира…

            - Давай так, - предлагаю я Мишке, перебив Горбачёва. – Ты будешь любить рабыню Изауру, а я - Катьку. Рабыня один в один Катька.

            Мишка отпивает лимонада и думает. Я его поставил в тупик. Изаура где-то там, за выпуклым стеклом экрана, а Катька тут.

            - Дети! Одеваться! На ёлку!

            Дети…

            Слышала бы Катька.

            Она учится в десятом, а мы во втором. Между нами пропасть в развитии.

            Я уже запускал в её сторону самолётик с признанием и нарисованным голубем внутри, но у неё не хватило сноровки и смекалки, чтобы поймать, развернуть и прочитать. Красивая, но глупая.

2.

            На Дворцовой мне стало плохо. Это всегда так, когда шумно и много народа. У меня закладывает уши, и я перестаю думать.

            Прямо, как Катька.

            Меня рвёт зелёной пеной на чей-то безразмерный белый след. Я поднимаю глаза и вижу великана в костюме Деда Мороза. Он показывает рукой на игрушечную для него и большую для меня белую «Волгу» с открытой дверью.

            - Иди сюда! – смеётся из салона не кто-нибудь, а Катька. – У меня интересные книжки есть!

            - Не люблю читать, - отвечаю я, пытаясь найти залитыми лимонадом глазами Мишку. Я был готов сейчас же поменяться с ним Катькой на бразильянку Изауру. Где он? А вот, бегает среди взрослых и выпрашивает сушёные бананы.

            - Иди уже сюда. У меня есть книжки про знаменитых людей. И про тебя тоже.

            - А разве я знаменный?

            - Ещё какой! Смотри! – она показывает книгу, на обложке которой сияет моё скучное грушевидное лицо. Называется книга «Игорь Зверев. 30 лет в живописи».

3.

В «Волге» стояли стеллажи с книгами, столы, стулья, а на стене бездельно висел портрет Толстого

            - Надоело, да? - спросила Катя, предложив стул. – Только и слышишь от родителей, рисуй да рисуй. А когда вообще жить-то, да? Уже завтра они напомнят тебе про ангела с Александрийского столпа, с которым ты сидишь уже неделю. Каждое пёрышко, каждую ворсинку надо вырисовывать. Другие будут отдыхать, а ты каждые две минуты точить карандаш.

            Я наконец-то вздохнул так, как дышу обычно. Уши слышали, голова думала.

            - А ведь никаких ворсинок на перьях того ангела нет. Тебя заставляют рисовать то, чего нет. Они сами ничего не знают, а тебя заставляют.

            Я вдруг заплакал. Рядом со мной была Катька, и она жалела меня.

            - Бедный мой! Возьми эту книгу, прочитай, и сразу станешь большим. Вот только когда придёшь домой, возьми недорисованного ангела и сделай с ним что-нибудь, чтобы его больше не было.

            - А кто ты вообще такая? – спросил я.

            - Честно? Я с другой планеты, где живёт красивый, но поглупевший народ. У нас после столкновения с астероидом случилась аномалия, из-за которой у многих стало плохо с головой. Поэтому мы заимствуем таланты и способности у маленьких землян. Вот и у тебя хотим попросить немножко. Всего-то тридцать лет развития и становления.

            Я поскрипел стулом.

- Тебе нечего бояться. Отдавая, вы ничего не теряете. Просто переноситесь во времени. Весь трудный путь вы отдаёте нам. Согласен?

            - Не знаю… Мишке тоже бы книжку. Он мой друг.

            - Мишка бездарь. Про него нечего писать.

            Я взял книгу, а дома поквитался с рисунком. Потопал по нему ногами и забросил за шкаф.

4.

            Книга была толстой, но незаметно для себя я прочитал её, едва начав. Узнал, что отучился в художественном институте Репина, основал своё направление в стиле примитивизма, обжился в мастерской с видом на Исаакий и родил трёх детей от женщины с именем Кристина.

Дочитав, поднял глаза и увидел себя в чужом доме. За окном бабахало. Я вскочил, глянул – Ленинград сиял, как никогда.

- Детей я уложила, - услышал за спиной.

Оглянулся.

Передо мной стояла женщина в алой сорочке.

- Пойдём?

Она приподняла подол и, повиляв бёдрами, показала, что на ней нет трусов.

- А вы кто? – прошептал я, тяжело падая на стол.

Да, я стал большим и тяжёлым. Со стола соскользнул слой книг и бумаг, наделав больше шума, чем салюты.

- А ну-ка ляг! – женщина поволокла меня, тяжёлого, к топчану.

- Вы кто?

- Жена твоя! Кто же ещё!

- А я кто? Какой сейчас год?

- Ты совсем с ума сошёл? Две тысячи двадцать первый наступил!

5.

Моя жена мне понравилась. Худенькая, глазастая, ушастая. Не хуже Изауры и Катьки. Даже лучше. От неё шло тепло.

Она предложила мне шампанского, а я признался ей, что вина никогда ещё не пробовал. И ещё сказал ей, чтобы она хотя бы обулась в тапки. Чтобы стало хоть немного меньше наготы. Меня слишком волновали до конца, до самых пальцев, обнажённые ноги. Из-за этих пальцев мне хотелось чего-то, сам не знаю чего. Моё большое тело хотело этого.

- А что с моими родителями? – спросил я.

- Ничего. Звонили недавно, поздравляли. Ты же сам разговаривал с ними.

- Пойду к ним. Помоги мне одеться. Я не умею одеваться во взрослую одежду.

6.

Ангела я нашёл за тем же шкафом. Дорисовал его. Мне снова девять лет и теперь я хочу найти мою Кристину.