Тёмные времена На конкурс

#новогодний_alterlit #Петербург #конкурс_alterlit

− Некоторых не спасти.

− Кто здесь?! – обернулась она резко осунувшимся от страха лицом.

Но никого не было.

− Во дают, − усмехнулся Серёга, наблюдая, как объект нагибается за упавшим веником, а потом недоверчиво оборачивается, оглядывает узенькую кухоньку, проходит в зал – годами ничего не слышат, орёшь им, орёшь, пофиг. А потом вдруг бац и расслышат какую-нибудь фигню, когда поздно уже.

Хозяйка квартиры прошамкала в комнату, включила свет в уборной, постояла, прислушиваясь. Тишина.

− Да кто ж их знает, чего там у них за механизм. Может быть, именно это они и должны были услышать – философски изрёк Михаил и затянулся.

− Считаешь? Может, и щас услышит? – и Серёга заорал во всю глотку:

− ДУРА НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО!

Но хозяйка уже проворно орудовала тряпкой и даже не вздрогнула.

− Ну капец. И чего она возится? Нафига убираться, если собрался вмазаться?

− Ну Новый год же. Хочется человеку отдохнуть культурно, в чистоте, чай, не животное.

Серёга покачал головой.

− Жалко, конечно. Рождество скоро.

− Да каждый год мрут как мухи. В первый раз что ли.

− А всё равно… Молодая ж ещё. И красивая. Почти. Ну скинуть ей десяток килограмм…

− И лет – крякнул Михаил.

−…и  все пучком будет.Тебе бы тоже не помешало. Бушь как я, зырь!

Михаил окинул серёговскую поигрывающую бицуху презрительным тяжелым взглядом, отвернулся и упёрся в виляющий зад хозяйки, по-прежнему занятой уборкой.

Серёга тоже отвлёкся на виды. И вдруг тяжело, с жадностью и жалостью, вздохнул.

− Приезжая?

− Мать её была, а эта уже, считай, питерская.

− Ха. Бордюр от поребрика отличит? – сострил Сергей

− И подъезд от парадной. Она, считай, тут выросла. Все наркопритоны знает. Только раньше сама не употребляла.

− Откуда знает тада?

− Пацан у ней был.

− И где теперь, помер?

− Если бы. Женился на залётной.

− Мдэ. И она значит одна теперь?

− Ну.

− Я, когда живой был, тоже хотел жениться. А она за другого выскочила. С моим ребёнком в животе. Это я теперь знаю. А тогда-то…

Михаил помолчал и закурил новую.

− И… как это будет?

− Ну, закинется таблеточками. Возраст, анамнез, всё это даст неожиданный эффект.

− Ну а как, как?

− Да как обычно. Упадёт, забьётся, пена изо рта, может. Или сердце остановится и всё.

− Больно ей будет?

− Не думаю. Может, недолго.

Серёга сцепил зубы, соскочил с подоконника и начал ходить туда-сюда.

− Тридцать пять. Моей дочери сейчас столько же.

И вдруг заметался от стены к стене, крылья в ярости распахнулись и он замер посреди кухни.

− Но ведь не должно же так быть, не должно же? Она же ничего плохого не сделала? А? Как он это допускает? – тыкнул Сергей в потолок.

Михаил помолчал. 

− Некоторых не спасти.

Хозяйка вздрогнула.

Сергей обернулся и они как будто встретились взглядами.

− В 17:49?

Напарник кивнул.

Тогда Сергей резко и неуклюже оттолкнул друга и прошёл сквозь окно. На улице было не слишком людно, падал мягкий свет, снег.

Хозяйка побежала закрывать внезапно распахнувшееся окно. Сердце её бешено колотилось.

Михаил посторонился и стал смотреть, как по улице носится Сергей, подбегая то к одному прохожему, то к другому, что-то орёт, машет руками.  За его спиной хозяйка завершила уборку, надела тонкое шёлковое платье и открыла шампанское.

Он вспомнил, как и сам тысячу раз пытался за все эти долгие, невыносимые годы кого-нибудь спасти. «Бесполезно. Слышат только то, что хотят».

Но Сергей подбегал то к одному, то к другому, орал прямо в уши, дёргал за куртки и шубы, переходил на визг, метал в них снег, пинал колёса автомобилей и ревели сигнализации, и одни только кошки и голуби заворожённо смотрели на спятившего: то ли человека, то ли птицу.

Вдруг рядом с детской площадкой Михаил увидел крылатых. Сергей увидел тоже. За кем они?

Дворник тяжело опёрся на лопату.

Секунду Сергей смотрел, как медленно подходят крылатые к человеку, как он снимает шапку, тяжело дыша, как начинает заваливаться. А потом рывком воспарил над многоэтажками, и закрыл собой солнце. Михаил наблюдал − и новоприбывшие, и даже дворник, казалось все увидели эту тень.

«Господи, помоги» только и успел прошептать он, когда тень ринулась с облаков прямо на умирающего.

Вихрь разметал вычищаемый снег, дворник упал, а Сергей исчез в этом ворохе света, разбился в ледяную крошку.

В следующую секунду офигевший ангельский эскорт уводил из тихого питерского дворика громогласно матерящегося на трёх языках 69-летнего Равзана Ахмедова, который только что не пережил сердечный приступ, а Сергей в новоявленном теле уже нёсся к подъезду:

− Открывай, − кричал он Михаилу, − чего ждёшь, куриные потроха!

Михаил обернулся. Она уже приняла свои колеса. Зазвонил домофон. Она обернулась. Успеет? 17:42. Идёт. Нажимает.

−Кто?

− Я!

Поразительно, думал Михаил. Взяла и впустила этого «я». Они вдвоем слушали как шумно и быстро «Я» взбирался на этаж. Она не успела открыть дверь и начала сползать по стене, теряя сознание.

Быстрее! – орал Михаил и не знал, слышит ли его Сергей. 17:44.

А он долбился в дверь, тяжело и упорно. 17:45.

Удар. И ещё удар.

17:46.

И ещё. И ещё.  

Михаил сел рядом с женщиной и начал читать молитву.

В 17:48 дверь с треском рухнула под дворниковым телом. И сам он ввалился в квартиру, чтобы вызвать скорую, оказать первую помощь: как в армейке учили. Когда Ирина пришла в сознание он улыбнулся ей своей новой щербатой улыбкой и, не зная, что сказать, брякнул:

− А зырь какая у мя бицуха!

«Идиот, − закуривая подумал Михаил, наслаждаясь глупым удивлением Сергея, который обнаружил вместо привычной мускулатуры дряблую, усталую, старческую плоть. − Нет, какой всё-таки идиот!».

И улыбнулся.