Поэт других богаче – он видит мир иначе (на конкурс)

#новогодний_alterlit #Петербург #конкурс_alterlit

Бо в предвкушении шевелило свободными отростками. Новый год – большой праздник. Столько эмоций, что при разумном потреблении на весь земной цикл хватит. Человеческая раса такая темпераментная, что Бо уже заполнило половину хранилища. А скоро у аборигенов начнётся обратный отчёт, и они исторгнут из себя целую волну энергии, которую надо будет принять, пропустить через отростки и слить в эмо-контейнеры про запас.

Вера Семёнова потёрла лицо варежками, отчего щёки стали ещё румянее, а Рома сглотнул слюну и предложил:

– Может, подойдём ближе к колонне?

Он надеялся, что там толпа будет плотнее и прижмёт их друг к другу. Вера снисходительно взглянула на Рому и ответила:

– Мухин-Погремухин! Там толкучка! Жги здесь.

– Чего жечь? – Рома сделал вид, что не понял.

– Так ты же стихи обещал. Зря я что ли с тобой сюда попёрлась? Давай, терзай сердце даме.

Рома переминался с ноги на ногу и не знал, как отвертеться. Народу и так полно, а метрах в десяти ещё и одноклассники веселятся.

– Люди же кругом...

– Ты чего стесняешься, Мухин? Как всем рассказывать, что у нас тобой отношения, так не стеснялся, а сейчас чего застыл? Начинай уже про любовь.

Бо направило одно из эмо-ушей на пару человечков в толпе. Уж очень интенсивно молодой самец выделял смущение, влюблённость и целую гамму других эмоций. На фоне простого веселья это выглядело особо привлекательно. Бо решило не консервировать деликатес и употребить его на месте – ну же, самец, дерзай.

Рома шмыгнул носом и монотонно затянул:

– Я был никем, никем я и останусь,

И в памяти людской не сохранится и следа.

И вот тогда, когда я перестанусь,

Моя собака сдохнет отлюбя...

– Мухин! – перебила Вера. – Ты охренел? Какая собака? Ты про меня обещал. Меняй пластинку! А то уйду.

Рома снова оглянулся на одноклассников – не смотрят ли? Вроде достаточно далеко – в общем гвалте им наверняка ничего не слышно, да и Димка Титов готовит к запуску самодельную ракету с салютом по какой-то древней китайской технологии, а остальные стараются его прикрыть. Даже звонкий смех Ленки Ковалёвой едва доносится. И Рома продолжил:

– Красива ты, тебя я обожаю,

С тобою вместе я хочу пожить.

И чтоб собака, на тебя не лая,

Нам под кровать носила...

– Мухин! – взвизгнула Вера. – Ты опять за своё?! Кому твоя собака нужна? Без двух минут Новый год, а ты мне мозги собакой пудришь. Бесишь – не могу! Последний шанс тебе в этом году, Мухин. Вставай на колено и про меня – понял, Мухин?! – про меня читай!

Если бы Бо умело издавать звуки, оно бы сейчас урчало от удовольствия как трактор. Самочка, правда, фонила злостью, поэтому пришлось её экранировать.

Позиция для сбора эмо-излучения у Бо была замечательная, не зря когда-то раса Бо внушила людям затеять реставрацию колонны и под шумок устроила наверху в пьедестале ангела пост. Таких удобных мест на планете мало – чтобы и людно, и безопасно. Никто из аборигенов не сунется внутрь и не найдёт похожего на распотрошённый клубок шерсти наблюдателя с пузырями эмо-контейнеров и другим оборудованием. Вот только сейчас эти два человечка стоят далековато. Бо не удержалось и потянулось ухом сквозь дренажное отверстие в пьедестале – всё равно на площади такая иллюминация, что эти примитивы ничего не заметят, а если заметят, то не поймут. Остальные уши Бо настроило на приём позитива толпы.

До Нового года оставалось всего ничего, Рома решился, опустился на колено и начал:

– Ты посмотрела на меня в тоске,

Когда кусочек мела скрипнул по доске...

Бо чувствовало, что у самца не складывается и самочка сейчас сподвигнет его на эмоциональный взрыв редкой красоты и насыщенности, но его тут же перекроет волна всеобщего новогоднего восторга и испортит вкус.

Бо решило рискнуть и установить прямой канал с аборигеном.

Толпа на площади отчитывала последние секунды.

Димка Титов поджёг фитиль ракеты.

Вера удивлённо рассматривала нитку полупрозрачного серпантина, тянущегося из мухинской макушки к Александровской колонне.

Рома читал:

– Ты поглядела на меня с тоской,

Когда нагнулся я за мелом под доской...

Бо с наслаждением всасывало чувства самца.

– Ура-а-а! – дружно заорали на площади.

Ракета сделала "вж-ж-жух", рванула вверх, а потом неожиданно сменила траекторию, угодила в подножие ангела и перебила "серпантин", который немедленно втянулся в макушку Мухина. "Бам-м-м" – колоколом отозвалось основание скульптуры. У Бо от вибрации съёжились отростки – сразу нечем стало сбрасывать излишки эмоций в хранилище. Волна от толпы захлестнула Бо, мгновенно переполнила и выплеснулась наружу, давя и ломая оболочки контейнеров. Над площадью по всему небу полыхнула радуга восторга и пролилась на людей дождём разноцветного позитива. Народ взревел.

– Да-а, в Москве такого не увидишь, – довольно сказал кто-то рядом с Ромой, чем вывел его из ступора.

Рома поднялся, почесал зудящую макушку, отряхнул снег с колен и мрачно уставился на Веру. Мир обрёл новые краски, и Вера в нём была какая-то... Никакая.

– Ром, ты чего? – удивлённо спросила она. – Слова забыл?

Люди вокруг веселились и искренне радовались празднику. Одноклассники страшно завидовали Димке Титову и одновременно гордились им, а он не мог поверить, что это именно у него получился такой классный салют. Ленка Ковалёва из последних сил старалась не смотреть в сторону Ромы – она очень хотела оказаться на месте Веры и послушать его стихи, но делала вид, что ей всё равно.

Все эмоции читались легко, они как будто звучали каждая на свой лад. Рома упивался этой новой музыкой. И только Вера выдавала что-то похожее на скрежет.

– Семёнова, шла бы ты. Домой, – буркнул Рома и направился к Лене.