Праздник к нам приходит (на конкурс)

#новогодний_alterlit  #Петербург  #конкурс_alterlit

Зиму в этом году решили начать на десять дней раньше, пятнадцатого декабря, и к ночи тридцать первого натурологи успели вылепить на площади и набережной целые сугробы - белые, толстые и уютные, как ватное одеяло. Прорисовали снеговиков и огромную, слегка ассиметричную ель. Падающий снег удался им особенно хорошо: его крупицы уже не были одинаковыми, как в самом начале моделирования, и не летели строго вниз с механической периодичностью, а кружились в хаотичном вихре как стайка дорвавшихся до игровой площадки двадцатилеток.

По городу летали разноцветные светлячки: они то садились на ёлки, как гирлянды; то складывались в причудливые городские открытки с соборами, памятниками, разведенными мостами и огромным изображением четырех двоек; то вертелись перед носом у прохожих, дразнясь и не даваясь в руки. Туристы крутили головой в разные стороны, останавливались перед мерцающими картинками и замирали, улыбаясь.

«Голографируются», - понял Петр и поморщился. Он терпеть не мог приезжих с застывшим взглядом и уже давно не любил этот праздник. Даже тот, что они отмечали более двух веков назад: с уличным неочищенным снегом, плешивой сосной, подарками, мандаринами, длинными застольями и прочими джинглбелзами.

 « Праздник к нам приходит!» - завывала тогда реклама на старенькой плазме. И маленький Петя все ждал, ждал чего-то необыкновенного, но ничего не происходило, и даже само радостное предвкушение терялось где-то между боем курантов, заглатыванием двенадцати долек мандарина и поеданием салатов. Строго говоря, тогда он и сам толком не знал, на что надеялся: на украшенный гирляндами грузовик с кока-колой, на то, что все пойдут кататься с горки на Никольских, несмотря на очередной карантин или на еще какие чудеса. С каждым годом ожиданий становилось все меньше, забот все больше, и прежнее сладкое предвкушение постепенно уменьшилось, усохло, а после и вовсе протухло, превратившись в глухое раздражение бессмысленностью ритуальных действий.

К тому же все менялось настолько быстро, что необыкновенное становилось обыденным и легко достижимым. И даже не с помощью виртуального пространства, как в годы его юности, нет. Теперь все было по-настоящему. В реальности. В чертовой  «прилизанной, причесанной и кастрированной»  смоделированной реальности с одним месяцем зимы, очищенным снегом и строго выверенной температурой в минус пять.  «Это просто старость,- вздохнул Петр, прогуливаясь по ровно протоптанным снежным дорожкам вдоль набережной.- Двести двадцать два - это тебе не шутки. Грех жаловаться».

Он и правда был стар, даже по нынешним меркам. Повезло пережить нерегулируемые контакты и изоляцию. Но еще сотню он явно не протянет. Может быть, дети. И, скорее всего, внуки. Тех вообще уже подправили в момент зачатия, даже после модифицировать не пришлось.

Вспомнив про младшего, Алешку, Петр невольно улыбнулся. Он скучал по нему. Не то, чтобы меньше любил детей или других внуков. Не то, чтобы тосковал один в пансионате. Все так живут - по возрасту, по интересам. Но невольно вспоминался свой дед, который еще жил с ним и родителями. Смешливый взгляд, колючая борода под белой маской, шершавые ласковые руки, допотопная коллекция машинок и обязательно запретная шоколадка за пазухой.

Лешка пошел в него. Не только именем, но и, как ни странно, повадками.

«И где его носит? Здоровый лоб, седьмой десяток разменял, а все туда же, себя ищет, еще ни одного курса моделирования не прошел. В наше время... »

- Привет! –  закричали у него над ухом и схватили в охапку, закружили над землей. – Ты как, дед?

-Явился, наконец! –  заворчал Петр, пряча улыбку в шарф. –  Десять минут осталось.  Знаешь же, что я это все не люблю, зачем зовешь и опаздываешь?

-Не ворчи. Новый год же! –  Алешка улыбался, глядя на деда сверху вниз. Высокий, молодой, со смешливыми глазами.

-Стар я для вашего Нового года,- Петр продолжал брюзжать уже по привычке. –  Не выдержу всеобщего бодрита.

Взяв внука под руку, он засеменил рядом.

- А у меня для тебя сюрприз,- сказал Лешка и вытащил из кармана куртки небольшую стеклянную бутылку с коричневой жидкостью и красной этикеткой.

- Не может быть! - прошептал Петр, схватив бутылку и поднеся ее к кружащим поблизости светлячкам. –  Кола! C сахаром? Моя ровесница! Где ты ее откопал? Дорогая?

-Потом расскажу,- засмеялся внук. –  Да не свети ты стеклом на всю площадь.

Он забрал колу, сунул ее обратно в карман и потянул Петра в сторону Зимней пристани. Там они спустились к покрытой ровной ледовой пленкой реке и уселись на ступеньках, подальше от чужих глаз. Лешка достал бутылку, наглухо запечатанную ржавой ребристой крышкой. Огляделся, содрал крышку зубами, выплюнул ее и гордо продемонстрировал деду открытое горлышко. Из него донеслось вялое шипение, которое тут же заглушили восторженные крики и звук салютов.

- С новым тебя, деда! Ты у нас тоже юбиляр! –  засмеялся Лешка и протянул газировку Петру.

-Ты псих! –  вздохнул тот, машинально сделал глоток и тут же сплюнул. –  Не докрутили явно тебе там чего-то в настройках.

-Да ладно.- Алешка взял бутылку и тоже пригубил.

 - Какая редкостная дрянь,- заметил он.- И не псих, а ренегат-романтик.

-Ага,- непонятно с чем согласился Петр.

Они замолчали. Лешка поднял бутылку, разглядывая через нее шпиль Петропавловской крепости.

- Я соскучился, дед –  внезапно сказал он. –  Переедешь ко мне? Там, конечно, не пансионат, но веселее. Машинки твои на месте. Попробуем как в прошлые века, а?

-Ты псих, Лешка,- повторил дед и отвернулся, чтобы спрятать счастливую детскую улыбку и сплюнуть на гранит подступивший к горлу комок.