Немного тепла

От его летнего лагеря до городка было часа три ходу. Распадки, овражки, перелески. Небо уже хмурилось, но пока таинственно безмолвствовало. Сентябрь в этом году был удивительно теплым, поэтому Демид сложил все припасы на ледник, довольно потер руки. Зимовать в Сибири — дело сложное. Порой ветра дули целыми днями — даже дойти до ледника — и то подвиг. А уж запасти продуктов — вообще на грани фантастики. Но этот год стал урожайным. И ягоды, и рыба, и мясо. Картошка, морковь. Немного свеклы и репы. Все меленькое — но земля уже привыкла — все же не такое уродились, как пять лет назад. Хватит прожить все восемь месяцев холода.

Осталось только забрать тот, последний, схрон с консервами, пока не зарядили дожди. Сам Демид прекрасно понимал, что обленился, затянул. Но течение времени вдали от жизни, от городов, менялось. Он часто ловил себя на мысли, что просто сидит и пялится на выводок мелких кедров неподалеку от грядок, думая о прошлом. Ни о чем конкретно. Просто — о прошлом.

Его давно тяготила жизнь в городе. А когда в новостях пошли слухи о ракетных ударах по мегаполисам — решение пришло мгновенно. Не дожидаясь хаоса, мародерств и грабежей, он позвонил знакомому, который, похоже, пребывал в полной фрустрации.

— Новости смотрел, Федь?

— Это че ж теперь будет-то...

— Все нормально будет. Ты говорил, у деда изба в лесу охотничья была?

— Ну была...

— Я к тебе подскочу через полчаса, поедем туда. Консервы есть?

Первые годы, конечно, было тяжело. Федор просто ходил как помешанный и говорил: «Зимы вроде нет, солнышко. Зимы вроде нет, солнышко». В такие минуты Демид выходил прочь и рассматривал чертежи кузнечного горна...

Но и это было не все. На второй год им пришлось отбиваться. Приехали пятеро на квадриках. Две «Сайги» (да что уж скрывать — одна) против четырех «калашей» и двустволки. То ли менты бывшие, то ли военные. Обкладывали грамотно. Не учли только ловушек по периметру. Это сейчас медвежьи ямы, капканы, и петли убраны, закопаны. А тогда гостей ждали — учитывая то, что творилось в городе. Один упал в яму, началась стрельба. Вот тогда Федю и зацепило. Догеройствовался, бля.

Демид шел к городу и думал о том, как странно устроен мир. Вот же какой простор кругом — делай инструменты, живи да радуйся. Но нет — скучатся в своих коробках, передерутся, переебутся. С другой стороны, нашим легче — через несколько лет конкурентов не осталось.

Впервые он зашел в город спустя три года после атаки. Никто там никуда не попадал — просто бросили на произвол судьбы — и все. Мэр смотался одним из первых, а дальше — дележи, грабежи. Полицейские и Росгвардия первое время держались — он видел блокпосты на дорогах, объявления о сдаче оружия. Не сильно помогло. Здесь, на северах, стволы были у многих. И сдавать их никто не планировал.

Погубила всех, наверное, уверенность в том, что каждый был носителем высшей мудрости. Ты вот мой друг — а Колька через дорогу вечно мне забор грязью обливает. А тут еще и менты жить мешают. Так вот и переколотили друг друга. Житейское дело-то...

На третий год живых он еще видел. Видел «Ниву» с прожектором и жуткими потеками по всему кузову. В одном из домов кого-то ебли. У «Пятерочки» лежало несколько трупов — старых уже. Один — без головы вовсе. Но внутрь он не сунулся. Пошел по пустым хозяйствам. Искал крупы, консервы. Соль. Спички. Все, что смогло сгодиться. С огнем проблем не было, но дурацкая привычка подстраховываться брала верх. Так он постепенно формировал схроны. Один год — один схрон. На шестой год практически ничего не осталось, он ничего толком не заготовил, поэтому решил прокрутиться своими силами. Зимой было тяжко — но ничего, выжил.

И вот теперь он шел за последним. Что дальше — черт его разберет. Не каждый год столь урожайным бывает. Теплеет, конечно, зверье приходит с совсем северных земель. Но вдруг — будет холодное лето? Тогда все, каюк. Картошки не хватит.

Впрочем, был один план. Но он держал пока его как запасной. Как подстраховку.

Если уж говорить начистоту — то больше всего он не хотел возвращаться в город из-за ночных.

Впервые он столкнулся с ними совершенно случайно. Обычно спал в мешке снаружи, не хотел ночевать в замкнутых пространствах. Но лило страшно, двор был пуст — и он заночевал в каком-то приусадебном участке.

Сначала это напоминало просто какой-то неявный шум. Когда дом дает усадку, вода шумит в трубах. А потом... Он слышал их тихие шаги. Они крадутся, прислушиваются. Шепчутся. Он смотрел на них — ползущих неспешно по потолку, выглядывающих из-за угла. Один в страшной тишине крался из одного угла комнаты в другой на цыпочках. Один таращился в стену, покачиваясь с пятки на носок. Они не нападали, не пугали — просто жили какой-то своей жуткой безмолвной жизнью.

Они жили не во всех домах. Связи Демид не нашел. Сначала думал, что они обитают там, где кого-то убили. Но попадались и брошенные дома с ночными — и жилые — без них. Системы он так и не понял.

Сейчас план был прост. Дойти до окраины, забрать остатки консервов — и уходить. Придется сделать ходки три, главное — чтобы дождь на начался. Лук брать не стал — город давно пуст. Только охотничий нож.

У малоприметного домишки, где в старом замшелом погребе лежал его схрон, Демид остановился. Что-то явно было не так. Что же...

Дверь в дом была открыта.

Демид припал к земле, замер. Город был мертв давно. Кто-то махнул в соседний город покрупнее, кто-то умер. Прошлым летом он обошел все, включая пресловутую «Пятерочку». Город был пуст. Трупы истаивали потихоньку, как мерзкий снег. Живых он даже близко не видел. Успокоился, расслабился. А, получается, зря. И лука нет, твою мать...

Да, точно, в доме кто-то ходит. Скрипят доски пола, что-то хлопнуло. Дверь, наверное. Гость не скрывается, не таится. Тоже уверен, что в округе никого нет...

Демид ждал. Проявлять свое присутствие — значит, проиграть. Пусть погуляет, осмотрится. Главное — схрон не трогал, дурацкий колышек на щеколде так и торчит. А потом...

Незнакомец вышел из дома. Видно, что в пути давно. Куртка с мехом, явно жаркая по нынешним временам. Дырявая, кое-где, видно, резали и жгли ее. Джинсы цвета пыли. Повадки бывалого путешественника — не торопится, все сканирует. Схроны обычно в домах делают — вот и пошел туда. Сейчас и за погреб возьмется...

— Я чую тебя, — неожиданно сказал незнакомец и поднял руки. — Не бойся, я нормальный. Ну... почти... Выходи, я не вооружен.

Чую? Что это значит?

— Слепой я, — будто угадав мысли Демида, сказал неизвестный. — Ну... почти. Вадим.

— Демид, — представился, поднимаясь, выживальщик. — Почему почти?

— Не знаю... мутант я вроде...

— Мутант! — присвистнул Демид. — Ниндзя-черепашка, что ли?

— Скорее, Бэтмэн, — улыбнулся Вадим. Его белые глаза пугали и завораживали одновременно. — Человек — летучая мышь. У меня эхо-зрение.

 

***

Они расположились у погреба, Демид ножом вскрыл две банки тушняка, разжег костер. Воды в схроне было немного — галимый фильтрат, но все же. Вадим что-то достал из своего вытертого, но крепкого рюкзака, протянул Демиду.

— За знакомство. Немного чая. Вода, я так понял, у тебя есть.

— Да, кружки только сейчас поищу. И чайник.

В доме все нашлось — грязное и пыльное, конечно. Демид открутил кран на кухне и тут же закрутил — пахло какой-то гнилью, до одури. Фильтрат тратить на мытье очень не хотелось. Но пришлось. Зато чай получился крепче.

Пока темнело, Вадим рассказывал о себе.

— Мне повезло, что дом на окраине стоял. Глаза вот только сдуру выжег... А так... Семьи не было, ничего не держало. В городе сразу понял — ловить нечего. Про зрение — вообще глупо получилось. Увидел кромешника...

— Кого? — насторожился Демид.

— Кромешника. Ну, тех, черных, которые ходят по домам. У вас не водятся, что ли?

— Водятся. Я их ночными называю.

— Правильнее — кромешники. Это те, кто не могут за кромку уйти. Маются, ищут чего-то. Вроде и не призраки, а не пойми что. А еще их развоплощать можно. Если прямо совсем невмоготу. Мне-то все равно, я их просто как движения воздуха вижу. Только агрессивных пару раз видел вот так, как ты. А вот зрячим — представляю, каково это. Могу научить.

Демид чуть не подавился чаем.

— Ты типа это... маг и чародей?

— Ну почему — чародей. Хожу, в меру способностей замечаю всякое. Кому надо — помогаю. Меня даже в крупных общинах не трогают. Главное, что нам, людям, осталось — это тепло. Обычное человеческое тепло.

Демид задумался. Потом отхлебнул чая и спросил:

— Ну, расскажи, как там чего?

— Надо заставить их тебя увидеть. С агрессивными проще — они сами нападут — и ты их просто развоплотишь. Они врезаются в тебя — и исчезают. А вот прочих нужно будет заставить тебя увидеть. Тут рецептов много. Стоять на их пути. Играть в то, во что они играют. До победного. Рано или поздно все заканчивается одинаково — они нападают и исчезают. Навсегда. Мне, как я и говорил, они не мешают. Но людям помочь могу.

— А ты... как узнал?

— Говорил же — зашел в один дом. А он напал. И исчез. Вот и вся история.

Какое-то время они просто сидели, трещал костер и мир вокруг неспешно полз во тьму. Демид осмотрелся.

— Ночевать тут будем? Есть через два дома местечко получше. Там стекла не битые.

— Мне без разницы, — пожал плечами Вадим. Он ел тушенку пальцами, смаковал, в конце допил мутную жижу. — Можем здесь, можем — там.

Решили остаться в этом доме. Вадим лег прямо в куртке, подложив рюкзак под голову. Демид по привычке спал сидя — нож на колени, пустой пока рюкзак — под голову.

— Доброй ночи, — в серебристой полутьме сказал Вадим.

— Доброй ночи, — задумчиво ответил Демид.

 

***

Луна заливала пустой дом своим призрачным светом. Демид дернулся и вынырнул из сна. Странный звук.

Хээ... хээ... хэээ

Демид посмотрел на Вадима и застыл. Что это было — сон? Кошмар?

Вадим лежал, неестественно вывернув голову и смотрел на него белыми провала глаз. Но кошмарным было не это. Сквозь бельма он видел... это не описать... будто сотни этих тварей топчутся за ними, как беспокойные пассажиры, толкающие друг друга и выглядывающие сквозь белесые окошки... Рот Вадима кривился — то улыбка, то ухмылка, то — оскал. Они менялись там, за его глазами... сотни... тысячи... Это было жутко, нестерпимо жутко. Он не мог двигаться, не мог закрыть глаза. И этот звук...

Хээ... хэээ... хэээ

Кажется, он потерял сознание...

 

***

— С добрым утром! — Вадим весело улыбнулся. — Ты кстати, зубами скрипишь во сне. Бруксизм называется.

Сотни мыслей метались в голове открывшего глаза Демида. Что это было? Ему привиделось? Ведь это же обычный парень. Да, странноватый, но...

Страшная мысль вдруг пронзила Демида.

— Слушай, — хрипло сказал выживальщик. — Ты сказал, что тебя в общинах хорошо принимали.

— Да, — улыбнулся Вадим и поправил лямки рюкзака.

— Какая здесь община ближайшая? Я не пойду, интересно просто...

Параллельно Демид начал неспешно подниматься, перехватил нож. Главное — не вспугнуть.

— Ну, если так посудить... дай подумать...

Он вспомнил. Да, годы прошли, но он вспомнил. Ошибки быть не может. Вадим, ага...

— Я то шел с юга, и там, получается...

Договорить Вадим не успел. Демид ударил его ножом в шею на подскоке, навалился всем телом, давя на клинок. Странник истошно, сдавленно заверещал.

— Ну тише, тише, дурачок, — сжав зубы, повторял Демид. — Все уже, все... Бруксизм, бля...

Он давил на лезвие, придушивая дополнительно плечом и весом тела. Что там у этой мрази внутри — пойди разбери. Вадим толкнулся, будто не веря самому себе. Запахло чем-то теплым и стальным. А потом Вадим обмяк. Как-то разом и окончательно.

Демид сел, его трясло. Мысли, образы — все перепуталось. Наверное... Наверное, это должно было произойти. Не так он это все представлял...

— Ты прости, Федь, — глухо сказал он. — Ты все равно не жилец был. Не приспособлен для выживания. Обуза ты был...

Демид посмотрел на клинок. Кровь была красной. Как в тот день...

 

#скитания